[InHuman] Legends of Alexandria | ходы игроков | III. БЛУДНЫЙ СЫН

Персималль хорошо помнил тот день. В монастырь пришли паломники, а с ними местные крестьяне, что вместе с иноземцами принесли с собой множество даров. Хотя, конечно, назвать это дарами как-то и язык не поворачивается - там мешок картошки, там мука, там сушёные яблоки. Особенно много было яблок - урожайное на них было лето. На них, да только не на всё остальное. Если раньше пекли пироги с начинкой из яблок с сахаром, то теперь впору было заворачивать в кисло-сладкую массу кусочек теста, и так было бы рациональнее.
Но помнил Персималль тот день не поэтому. Было много людей, и служба продлилась дольше обычного. Все суетились, и для усердного послушника это всегда хороший шанс проявить своё трудолюбие, равно как и для ленивого шанс затеряться под шумок и продрыхнуть где-нибудь в укромном уголке, прекрасно зная, что ближайшие несколько часов его точно не хватятся. Относился ли юноша к тому или иному типу, решать ему, но в тот день он занимался совсем другими вещами. Среди паломников была девушка, пришедшая вместе с матерью. Она едва ли превосходила послушника годами, но как только их взгляды во время общего молебна встретились, более не осталось никаких сомнений - они нашли друг в друге родственные души. А уж насколько и в каком виде они это увидели, и как потом осуществили, гадать особо не стоило, ибо юность есть та пора, когда бурлящим внутри страстям и энергии подвержены даже самые сдержанные умы. Подверглись и они.
Персималль хорошо помнил тот день. Он бы ни за что не поверил, что особа, подававшая ему знаки весь молебен, а после уединившаяся с ним в хлеву, на куче сена, окажется девственницей. Страсть, с которой они предавались блуду, была всепоглощающей. Но даже когда этот момент вскрылся, они не унялись, а, может быть, даже с новой силой ударились в похотения.
И, конечно же, Персималль прекрасно помнил момент, когда их застукал монах. К счастью, это оказался его маг-наставник, но сильно хорошо от этого тоже не было, потому наказание всё равно пришлось понести. Разве что только тот не стал ставить в известность всё братство, а ограничился лишь своим другом. Вместе они и решили вести суд на юношей уже после того, как служба окончилась, паломники (и прогнанная девица тоже) ушли, и трое мужчин уединились в келье наставника, дабы решить непростую ситуацию.

- Довольно рассусоливать! Я своё мнение выразил - гнать его из общины. Под каким предлогом, не имеет значения. - брат Грегор, друг наставника Персималля, был, как всегда, груб и вообще не в духе, но сейчас у него были все основания для этого, так что грубые рявканья юноша мог воспринимать лишь смиренно и исключительно на свой счёт, - Но пусть варежку не разевает и мученика из себя не строит. Сол всё видит, и мы знаем, что есть на деле.
Брат Дионис молчал, склонив голову, и думал тяжёлую думу. Он и раньше предостерегал Перси о том, что его поведение однажды выйдет ему боком и поставит под угрозу авторитет монастыря и магов, но сейчас уже поздно и совершенно бессмысленно было говорить "я же предупреждал". Юноша справедливо понимал, что от его решения в конце концов зависит его дальнейшая судьба, и старик внутренне разрывается между монастырским уставом и учительской любовью к своему подопечному.
- Твой проступок, Персималль, не может остаться без последствий, и ты это понимаешь не хуже нас. - наконец молвил он, - Мы примем решение здесь и сейчас, и сделаем это тайно от остального братства, но лишь потому, что действуем из благих побуждений, и искренне верим, что Сол примет наше тайное благочестивым. Но нужно, чтобы и ты вынес урок. А сделать это ты сможешь только, увы, покинув нашу общину.

  Вот вечно этот Грегор вставлял палки в колёса, вечно ему было что-то не так, вечные придирки с его стороны.
  В пору было провозгласить, мол "Ты, Грегор, бесишься только потому, что она со мной решила покувыркаться на сене, не с тобой. Да с тобой и в лучшие года не кувыркались и по этому тебя это так злит! Я по собственному желанию ухожу, чтобы не видеть больше твоей рожи!.."

– Можешь сколь угодно ворчать, брат Грегор. Но я недавно лично принял решение покинуть храм и пойти в паломничество. Не по той причине, по которой ты хочешь меня выгнать, нет! А потому что считаю что смогу большего добиться за стенами монастыря, чем за ними. - подал голос Персималль, стойко выдержав тираду Грегора, - собираюсь сейчас же. И без вашей помощи!..
  После чего вышел, чуть было не хлопнув дверью громогласно. Сейчас его путь лежал в свою келью, за инструментом и сумкой с святым писанием Сола. Посох, инструмент, святое писание и роба - вот всё что нужно было паломнику Персималлю в его труднейшем путешествии. О, и Перси не питал ложных надежд, что путешествие станет лёгкой прогулкой. Сейчас он бесправный паломник-послушник, а не многоуважаемый маг.
  Извините брат Дионис, но он вынужден был...

Надо было видеть лицо брата Грегора, когда он услышал подобное от простого послушника, да ещё такого, на котором в данный момент лежал тяжкий груз доказанной вины. Лицо Диониса, впрочем, было ничуть не хуже. Но только лишь этот шок, подкреплённый нагло захлопнутой дверью и потрясший обоих пожилых мужчин, позволил юноше вернуться к себе и начать готовиться к путешествию. Увы, но его самонадеянность в этот раз перешла все границы.

Исполненный уверенности, что прямо сейчас он покинет монастырь и более никогда сюда не вернётся, к этому сборищу престарелых ханжей и лицемеров, Персималль как ни в чём не бывало вышел из своей кельи с котомкой за спиной. И никак он не мог ожидать, что в этот самый момент к нему сразу с двух сторон прильнут два дюжих послушника. Но нет, не с целью побрататься, дружески обнять и, быть может, проститься ввиду того, что прознали об ухода товарища. Нет, они крепко схватили его за руки, подмышки. Котомка упала на пол вместе с посохом, и взгляд парня отправился вслед за нею. Но последним, что он увидел после, была лишь едва просвечивающая ткань мешка, что ему накинули на голову. А потом он услышал голос Грегора.
- В паломничество он собрался, как же. Ну мы тебе поможем, сучий потрох, не сомневайся...

...Подземная часть монастыря была тем местом, куда имели доступ только монахи. Послушники могли оказаться здесь либо по нелепой случайности, что, конечно же, было ужасной редкостью, либо про постриге в монахи. Либо вот так, как Персималль, представая перед судом магов.
Вдаваться в подробности никто не собирался, да и ни к чему это было юноше лишний раз в голове прокручивать. Все всё прекрасно знали, и он сам неким образом соглашался со справедливостью вынесенного приговора. Разве что имел полное право винить себя за чересчур длинный и наглый язык. Всё могло пройти тайно, между собой. Но гордость не позволила, а теперь... теперь его судят...
...Уже судили. Персималль не помнил деталей и слов архимага, настоятеля монастыря - помнил лишь чаши, полные огня, огромную статую в зале, изображавшую то ли короля, то ли самого Сола, и окружавших его, раздетого до пояса, магов, скорбно надвинувших капюшоны ряс так, что едва были видны бороды. Из-за обилия источников огня в подземном зале было очень светло и темно, но юноше казалось, словно мрак сгущается вокруг него, а тело бросает в дрожь. Но, скованный, он ничего не мог поделать и сказать. И лишь когда его руки взяли и приложили кистями к раскалённым печатям, он закричал от боли, пронзительного жжения, запечатлевшего на ладонях знак еретика, отступника, предателя веры, отринувшего свет в самом его святилище. После этого ему не место было ни в монастыре, ни в каком-либо другом святом месте. Но, самое главное, он более не мог сотворять знаки и магию, какой научился в этих стенах. Он более не был их частью, не был послушником. Персималль был изгнан, ибо, по словам архимага, тьма проникла в самое его сердце и произрастила там мерзкое зерно, какое не родит и не питает солнечный свет. И хотя печати на руках и статус изгнанника нельзя было стереть, всё ещё оставался шанс, что свет Сола исцелит душу грешника - при условии, если тот найдёт в себе волю самому разогнать тучи и дать ему дорогу к себе. Или погрязнуть в мраке окончательно и вверить себя силам Тьмы. Но, так или иначе, этого не произойдёт за стенами монастыря...

Персималль не видел, как начался дождь, но услышал его по дороге. Дорога была очень длинной и долгой, а есть и пить ему не давали, но, если честно, не больно-то и хотелось. Руки ныли, ладони жгло, и даже духота, создаваемая мешком на голове, казалась сущим пустяком. Эти ожоги были не просто ранами - они значили, что, скорее всего, парню придётся навсегда распрощаться с мечтой однажды овладеть волшебными искусствами. Он не мог даже вызвать огненный всполох - то, что умел, казалось, ещё до монастыря, и что когда-то нечаянно обозначило в нём предрасположенность к магии.
Его высадили посреди дороги - одного, в драных кальсонах, без оружия, без еды и воды. Такая участь была у всех изгнанников. Но вот с его головы сняли мешок, развязали руки и толкнули вперёд. Немного ошалев от резкой смены деятельности, Персималль не удержался на ногах и рухнул прямо в грязь. Послушник, сделавший это, торопливо запрыгнул в крытую арбу. Его напарник уже разворачивал котомку с жадным видом.
- Ты сдурел? Брат Дионис сказал отдать это ему! - закричал на него послушник, освободивший юношу.
- Он это по секрету сказал, никто не узнает, отдали мы ему или нет. - нагло отвечал другой, уже засовывая в рот краюху хлеба.
Послышался хлесткий удар, и котомка вместе с припасами выпала за борт, впоследствии оказавшись в грязи точно так же, как и её законный обладатель.
- Ну посмотри, что ты наделал! Теперь ни ему, ни нам не досталось!
- Поехали давай, идиотина. Сейчас дорогу размоет, застрянем.
Заржала лошадь, ударенная вожжами, и телега спешно продолжила путь в обратном направлении, оставляя Персималля одного. Рядом валялась теперь уже грязная и промокшая насквозь вместе с хлебом внутри котомка, в которую можно было сложить некоторые вещи, а заодно порыться в поисках уцелевшего. но это было обидно. Очень обидно.

  Стоило ожидать этого. Закономерный исход, если хамить старшему брату, который имеет на тебя зуб и даже два. Хотя сам Персималль не считал свою речь хамской, если честно. Наверное это из-за того, что см он был терпеливым малым и мог много снести.. Другие бы сказали - терпила, тряпка. Он бы сказал - пошёл в гузно!. Вот так и было сейчас, послал в гузно - сам туда отправился.
  Черные, почти до плеч, волосы парня быстро намокли под усиливающимся дождём. На его лице следовало бы быть обречённому выражению, но вместо это там была истерическая гримаса смеха. Может свихнулся, а может просто доволен был что послал куда подальше брата Грегора. Он ещё не понимал в каком положении оказался - он перечеркнул себе дорогу в маги, дорогу в нормальное общество, в котором его будут почитать, уважать, он будет там желанным... Общество которое он будет защищать... От силы Тьмы.. Что есть Тьма? Зло во плоти - монстры, болезни, преступники, колдуны и ведьмы, плетущие проклятия. Всё вот это. У Перси на проповедях были всегда ростки Зла, как бы выразился любой в монастыре - у него были сомнения в злости Тьмы. Может это просто другая сторона монеты и в Тьме нет ничего плохого? Кто-то проверял это или только слепо верит в "святые писания"? Еретичные мыслишки...

  Стигматы еретика кровоточили черным. Возможно это была кровь мальчишки, просто в свете свинцового неба казавшейся черной, а может и знамение того что, что ростки Зла действительно проникли в него и это знамение свыше сниже что пора бы обратить свой взор на другую сторону конфликта?..
– Мои стигматы кровоточат черным... Знамение или совпадение... - проговорил Персималль, борясь с гримасой смеха на лице, - время покажет...
  Он собрал свои скудные пожитки, собранные Дионисом для него, и направился куда глаза глядят - вперёд, по дороге. Дионис. Зачем ты так добр с ним? Может ты слишком добр к нему и не замечаешь очевидного?..

Телега с послушниками скрылась ещё быстрее, чем парень ожидал. Но смотрел ли он целенаправленно в их сторону? Вряд ли. Это была такая мелочь, что задумываться о ней в столь тяжёлый жизненный момент было бессмысленно. Ибо бессмысленной казалась вся его жизнь с этого момента и впредь до самого конца. И конец этот, видит Сол, наступит совсем скоро - если не в ближайший час, то с приходом ночи точно, когда во тьме пробудятся аппетиты не только хищных зверей, но и тварей, что она породила.

По наущению житейских привычек и, может быть, даже какого-то социального инстинкта, Персималль выбрал в качестве направления то, что было противоположно стороне, в которую уехала телега - стоило полагать, что возвращалась она в монастырь, и вряд ли куда-то в другое место, а значит идти бывшему послушнику следовало в противоположную сторону. И он побрёл, не видя перед собой пути дальше, чем на десять шагов из-за сгущающихся сумерек и срывающихся уже во весь опор капель с небес.

Парень остановился, когда услышал утробный рокот. Сперва он испугался существа, подавшего такой страшный рык, но тут же понял, что этим "чудищем" был его собственный живот. Впрочем, будучи голодным, опасность он тоже представлял не меньшую, и коль скоро какой-нибудь волк будет не против откусить жертве голову сразу, то этот гад будет мучить очень долго, даже когда сил на то, чтобы сыскать хоть крупицу съестного не останется совсем.
Но пока что у Перси были силы не только найти себе пропитание, но и сделать что-нибудь не менее существенное. Другое дело, было ли у него желание? После всего случившегося так и подмывало просто сесть и уповать на подкравшегося со спины гоблина, что перережет ему глотку и покончит уже с этим. Но-но, братец, что за пораженческие мыслишки? Сродни самоубийству, но это ли не одно из действительнейших воплощений Тьмы? Даже монстры, её собственные детища, борются за жизнь в самых безвыходных случаях - а ты что, получается, хуже них? Кажется, отец Дионис в одной из своих нравоучительных бесед говорил о чём-то таком, и пока что это был единственный человек, о котором бывший послушник ещё мог вспоминать без раздражения.
Тем временем желудок вновь прорычал, и Персималль понял, что должен внять его гласу. Кажется, ливень немного поутих, и хотя темнота продолжала сгущаться, он всё ещё имел шансы найти какой-нибудь ягодный куст или, на худой конец споткнуться о гриб-боровик, что мог быть съеден сырым без вреда здоровью.

  Подлый желудок и его мирские потребности. Это такая морока, удовлетворять его каждый день... Каждый час, если ты избит и выбился из сил... Как и он сейчас. Единственный шанс выжить сейчас, это найти удобную опушку, для разбития лагеря или ферму, чтобы пристроиться работать, но.. Стигматы! Вот что может помешать, и наверняка помешает!!! Как с ними быть? и вообще лес это охрененно опасное место - разбойники, дикие звери, порождения тьмы. Тоже хотят удовлетворять свои желудки - бандиты грабежом денег и еды, а вот звери и порождения Тьмы.. Уже за счёт плоти Персималля. А может и бандиты будут не против перекусить мягкой, подростковой человечинкой. Жуть..

  Осмотревшись вокруг, бывший послушник побрёл вдоль леса, высматривая кусты с ягодами и грибницы. Правда вариант споткнуться об боровик ему не нравился - можно было сильно ушибиться, а при его здоровье это чревато смертью под первым же кустом..

Темнело быстро, и ливень сгущал краски ещё сильнее. Со временем, правда, он несколько ослаб, превратившись в размеренный дождь, но к тому моменту сумерки уже вошли в свои права, а Персималль промок до костей. Шмыгая носом, он держался поодаль от дороги, где росли кусты и был шанс найти ягодные, да посматривал под ноги, не ленясь лишний раз подковырнуть босой ногой опавшие листья, где ему мерещилась подпирающая наст шляпка гриба. Увы, ничего он так и не нашёл. Кроме...

Ежевика! Тёмные ягоды в ночи, где от дождя всё вокруг почернело ещё больше и блестело влагой, отыскать взглядом было невозможно, но разве только на одни глаза стоило полагаться? И Персималль это очень хорошо понял, когда почувствовал сладкий запах, напоминающий монастырский морс. Должно быть, он задел плечом ветвь, не разглядев на ней ягод, но раздавил их ненароком, а из-за дождя сок сразу же потёк во все стороны и насытил окружающий воздух ароматом так быстро, что юноша успел ощутить его раньше, чем отошёл. Ежевика была спелой, все ягодки как на подбор - разумеется, и тут Перси не мог рассчитывать на зрение, а лишь на вкус. хватая все ягоды без разбору, игнорируя лишь самые твёрдые из них, что наверняка ещё не созрели, он отправлял их в рот одну за одной, сразу же разжёвывая, и все они оказались достаточной спелости. Кустов было несколько, и плодородие их было чрезвычайно обильным, так что уже через несколько минут парень почувствовал насыщение, а ещё через столько же времени и вовсе понял, что объелся. Объелся и заодно напился. Наверное, сейчас его рожа вся была перемазана в чёрном, и случись ему встретиться с путником, тот бы ужаснулся. А о том, как его к утру пронесёт с такого количества ягод, лучше и не говорить. Но он наелся, слава Солу, наелся до отвала просто. Организм наполнялся силами, да и дождь, кажется, уже собирался прекратиться. А всё не так уж и плохо складывается. Можно возвращаться к дороге и идти уже строго по ней... так, а с какой стороны она была...

Персималль заблудился. Конечно, принял эту мысль он не сразу, и сперва обежал куст по малой траектории, исполненный уверенности, что тропа точно где-то рядом. Потом обежал по чуть большему кругу, а затем ещё раз увеличил радиус, и ещё. А потом уже и ежевичный куст обратно не нашёл, чему не то что бы сильно огорчился, ибо уже наелся от пуза, но дорогу так и не нашёл. Персималль заблудился. Вот теперь точно.

И, словно этого было мало, вдалеке послышался вой волков. Должно быть, по свежевымоченому в дожде лесу, который, к слову, уже перестал капать совсем, пробежаться всей стаей показалось серым замечательной идеей. Кто знает, что у них за принципы охоты такие, но наличие в районе совершенно беззащитного человека уже это оправдывало. Но почему беззащитного? Перси мог знатно полыхнуть огнём из рук, обратившись к своим магическим силам... ага, ну да, мог. При мысли об этом раны на ладонях, что, казалось, уже маленько успокоились, заныли вновь. У него был простой хозяйственный нож и только. Ну ещё кулаки, но юноша даже не помнил ни одной сказки, в которой легендарный герой одолевал бы чудище голыми руками. С другой стороны, никогда в сказках герои не убегали от сражения, но именно это сейчас показалось изгнанному послушнику отличной идеей. Бежать. Бежать и смотреть под ноги, насколько это возможно, чтобы лишний раз не шуметь и не вывихнуть ногу о какой-нибудь корень.

  Глаза - яма, а ты идиот. Зачем было так объедаться, Перси? Ты спрашивал у себя? А Перси не спрашивал, потому что желудок в этот момент занял место мозга. Нет чтобы взять и собрать в котомку ягоды, ты их обожрался и ушёл.. А теперь волки воют, за бочок цапнуть хотят... Как там говорила та детская песенка? "Не ложись на бочок, а то придёт серенький волчок и укусит за бочок". Сейчас серые волчата будут рвать его на части, и это будет только отчасти похоже на сказку. На её первоисточник больше, в данном случае. Будут рвать куски скудного мяса с худого тела...

  Да, огонь был бы отличным способом защититься, звери боятся его.. Но мысль превратилась в боль, жгучую как этот самый огонь. Стигматы кровоточили черным. Чернее была ночной тьмы, опускавшейся на землю. Если волки вкусят эту черную кровь, что с ними будет? Ответа на это у него не было, но скоро он узнает это - измазав ствол дерева, он стал лезть на это высокое, ветвистое дерево..

Шершавая кора дерева принесла немало боли, теребя раны. Но, что интересно, дискомфорт был явно меньше ожидаемого - должно быть, сильную роль здесь имел морально-психологический фактор, и в особенности мысли о том, чтобы применить магию в столь урочный для неё час. Отвлекшись на волков, а после на поиски возможности уцепиться за очередную неровность древа, Персималлю стало легче. Да только на фоне всего прочего едва ли это всерьёз обрадовало его.

Волчий вой звучал с неравными промежутками, и со временем, казалось, становился всё ближе. Маг оставил много крови на дереве, пока карабкался, в том числе и у основания - достаточно, чтобы хищники учуяли его, проходя близко, а после окружили дерево и, наверное, ждали бы до победного, пока обессилевший от голода и усталости парень просто свалится готовеньким и даже не сопротивляющимся ужином.
Но время шло, а звери всё не появлялись. В какой-то момент пауза с момента последнего вытья подозрительно затянулась - неужели почувствовали, затаились и теперь рыскают, подбираясь к источнику? Сердце сжалось от мысли о предстоящей участи. Но когда, спустя долгие минуты ожидания, Перси вновь услышал хищников, с души словно камень свалился, огромный, мать его, валун размером с дом или даже целую крепость. Волки завыли где-то уже с другой стороны, и вроде как дальше, а когда после небольшого интервала зазвучали вновь, стало понятно, что стая удаляется. О Великий Сол, ты хранишь своих чад даже во время, когда Тьма властвует безрадельно, и невзирая на то, что чада эти виноваты перед тобой! Или то просто ублюдки в рясах ханжествую напропалую, а сам ты, Солнце Александрии и всего мира, никогда не имел ничего против славного юноши Перси? Или ему просто повезло, банально, как это говорят гуляки, фартануло, а бог тут вовсе не при чём?

Опасаясь расправы, Персималль забрался так высоко на дерево, как только мог, питая скромную надежду на то, что чем больше под ним останется ветвей, тем сложнее зверью будет рассмотреть его в кроне дерева. К счастью, оно оказалось довольно высоким и крепким, чтобы держать вес человека даже тогда, когда он оказался в самой верхней части его крону. Но хищники так и не пришли, а парень, не имея больше никаких способов занять себя в ожидании судьбы, только и мог что осматривать окрестности. Но что он мог увидеть в кромешной ночи посреди леса? Разве что какой-нибудь огонёк вдали...

И он его увидел. Сперва Перси подумал, что ему померещилось, и то лишь самая большая и яркая звезда на небе проглянула сквозь уходящие тучи. Но свет был не такой холодный, располагался явно ниже линии горизонта, и под конец уже не оставалось сомнения, что это горит огонь. "Свет укажет путь": пронеслось в голове бывшего послушника строчками из священных книг.