Он так и стоял: с бутылкой пойла и горящим поленом в своих руках, так и не получив своей возможности для минуты славы. Более того, у него даже не оказалось возможности хоть как-то протянуть руку Милошу: Лада, несмотря на косой взгляд и чересчур смягчённое хождение, уже оказалась рядом, как настоящий знахарь начиная что-то бубнить над парнем, попутно стараясь поднять его на ноги за счет какой-то жидкости. Брут недовольно цокнул языком, наконец, роняя руки вниз.
— Собаки конечно, — стараясь подобрать слова к лаконичному: «жаль их», Барзокк смотрит на лежащих псов, вздохнув, — явно чересчур преданные.
Если подумать, не только они. Сколько времени прошло прежде, чем каждый из стоявших – или лежащих – здесь стал хвататься за руку друг другу, спасая и подставляя своё плечо? Брут мог сколько угодно воротить нос от каждого из них, бурча о том, что одному ему было лучше, но даже сейчас, окажись он в полном одиночестве в этой тёмной и покрытой мраком таверне, разве не чувствовал бы тревожность? Потому что ощущать её, стоя среди знакомых лиц, которые прошли с ним путь от самых Яблонь, можно было с трудом. Больше беспокойство за то, чтобы каждый из них не откинулся раньше времени, а это... он хмыкает на очнувшегося Борща, – кажется было делом не из самых простых.
— Ну что, покемарил? — Барзокк отбрасывает полено на безопасную и не загорающуюся поверхность, подходя ближе к Милошу и протягивая тому руку, — давай, хватит валяться. Если на шум не пришел никакой его друг, это не значит, что его тут нет.
Второй рукой он хлопнул Ладу неловко по плечу:
— Без тебя бы точно сдох. — И даже если бы нет, даже, если бы сам полуорк успел сделать с хлюпким телом друида хоть что-то, учитывая пару склянок в запасе собственного рюкзака, ему казалось... не зазорным сказать девушке, которая вечно находится где-то позади мужских плечей, что она справлялась и справляется со своими задачами, на которые её никто не назначал.
Огромный, нахрен, оборотень. Выпрямляясь в полный рост, он упирается руками в свои бока, оглядывая помещение таверны, погрузившееся в общую тишину, и только голоса самих ребят или еле слышный треск дров в камине, нарушал её. Ни лая, ни этого рычащего голоса. Он не знает, смог бы завалить такую тварь любой мимо проходящий – скорее нет, чем да? – и его действительно брала гордость за то, что они сделали... вместе. Хотя, он так и не смог толком ни ударить, но зато смог кто-то другой:
— Ты! — Барзокк указывает пальцем на Оливера, стоявшего довольно далеко от него, но тем не менее, видного даже с такого расстояния, — подпалил же ты ему задницу, а? — Брут громко усмехается, — разошелся ты, сегодня, парень. — Не стоило думать о чересчур большой доли разговорчивости, выпавшей каждому: винный привкус до сих пор был на губах у полуорка, и алкоголь вряд ли выветрится из его крови аж до самого утра. Может, поэтому ему было не так страшно стоять напротив огромной волосатой дылды? С другой стороны, прежде он и медведя пытался захватить голыми руками. Собака от бурого отличается мало чем, даже если такая... злая и большая.
Наконец, делая глоток из предложенной Маркусом бутылки, он кивнул тому головой:
— Тогда пойдём: ночь только началась, а мы не при параде. Заодно и осла проверим, сожрали ли его там собаки или нет... — отставив бутылку в сторону, он кивает и Гарму, — пошли, Трутень. Твоя помощь тоже понадобится, нечего прохлаждаться со всеми.
Разворачиваясь на сто восемьдесят градусов, он доходит до печки, около которой лежал его топор, и подняв его в руки, цепляет к своему ремню. Барзокк первый выходит на улицу со входа, который до этого выбил собой Борщ, и задирает голову к небу. Найти в небе огромную луну не составило ему труда: вот, видимо, что вызывало и позволяло хозяину таверны превратиться без какой-либо сложности. Ну что же, не слишком-то она его спасла. Он хмыкнул, громко прокашлялся, покачал головой.
Если они выживут и доберутся в поход туда-обратно... ему будет что рассказать Барбариске. Это уж точно.