Спал Барзокк всегда крепко. Мало беспокоили его шумы с улицы, и чуткости может и не хватало полуорку, только сам с собой поделать он ничего не мог. Дни всегда были длинными, работы – много, а сидр, который иногда позволял себе парень выходными вечерами только и вынуждал, что потягиваться слаще, прежде, чем отправиться в сладкий сон. Сниться ему вещи перестали практически ещё с детства, по крайней мере, те, которые действительно полноценными картинками всплывали потом в его сознании.
Вот и сейчас последнее, что он помнил – это как темнело перед глазами и не было даже привычной битвы со своим телом, которое нужно было донести до кровати, утопая лицом в твёрдой подушке. Просто щелчок и его совсем нет.
Он приходит в себя от легкого потряхивания за его плечо, тут же неосознанно выворачиваясь из под ладони. Ишь, пристали. Правда, хватает мгновения для осознания происходящего: одеяла нет, он – на поляне с топором близ рук, а рядом лежит огромная туша медведя, чьё тело вздымалось точно также, как и самого Брута несколькими секундами ранее.
— Какого… — только и вырывается из него удивлённый голос. Он проснулся из ребят последним, и теперь недовольно и устало смотрел на ссору Милоша и Гарма. Не заметив, чтобы опасность в виде других животных присутствовала, как раньше, Барзокк позволяет подняться с земли неспешно.
Громко полуорк усмехается, переходя на низкий смех. Нет, медведя ему в сердцах убивать не хотелось – это можно было понять как минимум по самим стараниям Барзокка не бить по темечку, выбирая менее смертельные места. С другой стороны, они довели бурого до полусмерти и надеется на то, что тот протянуть им руку дружбы не стоило. Конечно, им мог помочь и друид… но кто бы помог этому старику: Борщ, судя по всему, хорошенько по нему посохом приложился, так и умереть уже мог.
— Нашёлся, — он сплюнул окровавленный сгусток, накопившийся у него во рту, — моралист хренов. На, — выуживая из-за пояса топор поменьше, он протягивает тот пастуху, — Не мы его, так он нас. Не первый медведь, и не последний.
Уж на обратном пути к дому, в последний раз оглянувшись на оставленного позади косолапого, очистив окровавленный топор о траву, Брут останавливается на полпути, взглядом наткнувшись на сидящего у дома Оливера. Он щурится, хмурится, морщит свои брови, пережевывая свой язык. Наконец, заправляя край выбившейся рубашки из-за пояса, Брут коротко спрашивает:
— Живой? — Барзокк кивком обращает внимание на раны полуэльфа, которые пусть не были сравнимы с самим полуорком, но всё же, сравнивать их было бесполезно. Оливку можно было пополам сломать, если захотеть, с его-то телосложением, однако стоило отдать тому должное: он не дал дёру, как обычно, хотя это было самым логичным вариантом. Может полуэльф не такой уж хлипкий придурок, каким кажется.