Бежать было тяжело. Поначалу быстрые шаги давались совсем трудно: унимая трясущуюся под ногами землю и часто мотая головой, будто стараясь стряхнуть повязку из слепоты, вернуть взгляду глубину, ты волочился как зомби, или как сломанный дешёвый заводной робот с блошиного рынка. Движение подогревало твою плоть изнутри, сила и прыть разливались по жилам ядовитым соком, спеша размазать тебя об угол, который ты не заметишь или толкнуть под машину, расстояние до которой не успеешь оценить. Твоё собственное тело несколько раз едва не стало для тебя смертельно опасной ловушкой. И ты бы наверняка разбился, как ослеплённый солнцем Икар, если бы не ... глубина.
Сперва громкие, слишком гулкие звуки улицы раздражали твой слух: будто голову тебе окунули в глубокий бассейн и кто-то колотит ломом по дну, отсчитывая время когда ты наконец задохнёшься. Но уже через несколько кварталов всё стало... иначе. Если раньше ты в основном слышал то, что и так уже видел, то теперь зрение рисовало перед тобой то, что ты уже слышишь. Как в старом кино про безумного Макса, где аудиоряд настолько живой и объёмно-яркий, что фильм с тем же успехом можно гонять по радио. Только теперь воображение рисовало город погружённым на морское дно: странная смесь из термитника, большого барьерного рифа и улья, где густой словно вода воздух насыщен звуками так плотно, что за них вот-вот уже можно будет ухватиться. Наверное как-то так чувствует себя мелкая рыба в солёной морской глубине, там где слишком темно, чтобы что-то увидеть, но слишком опасно, чтобы лежать на дне. И ты плыл, резко перебирая тем, что у тебя выросло вместо плавников, странная рыба Джо в холодной сырой ночи.
Уже близ Century Plaza стаккато улиц становилось тише, медленно растворяясь в заоблачной тишине высоких зданий. Это была тишина больших рыб, терпеливо выжидающих момента, чтобы откусить немного плоти друг из друга или затянуть в свои бездонные утробы побольше мелочи. Вроде тебя, мелкой рыбы Джо. Вокруг этих гигантов незаметно снуют пираньи помельче, вот один из них ведёт на поводке поджарую овчарку, лениво полосуя темноту вокруг изгороди лучом фонарика. Ты был уже на другой стороне, держась за высокую перекладину пожарной лестницы, когда псина что-то почуяла и, взлаяв, вырвала у охранника из рук поводок. Тот небрежно потянулся в карман и, чертыхнувшись дунул в "тихий" собачий свисток, чтоб утихомирить свою зверюгу.
Мир померк перед твоим глазом. Пространство между загоревшихся болью ушей прошил разряд, как если бы тебя поджарили на электрическом стуле. Тряпкой, из которой вынули душу, твоё тело скатилось по стене на землю.