В поглотившей клети тьме царили звуки, наполняя сию тюрьму, придавая объем этому пугающему поначалу мраку - вот тихо-тихо, смирно и покорно плачет в уголке молившаяся девушка, вот храпит неподалеку какой-то боров, вот и в другом уголке зашуршал кто-то... Вообращение тут же рисовало красочные картины измученной пытками прекрасной и беззащитной дамы, притомившегося от этих пыток восьмифутового палача и совсем уж нереальный образ кравшегося во мраке монстра.
От таких фантазий, конечно же, держать себя в руках было сложно, они таили грубую и жестокую угрозу, и лишь тьма, да абсолютное бездействие происходящего не давали судорожно вздохнуть и закричать...
Но, стоило появиться на время свету, как все поменялось - измученная, но неповторимо милая пани превратилась в какую-то тусклую и никем не тронутую монашку, жестокий палач - в тихо смердившего типичного рядового грязного вояку, а шуршащий зубастый монстр - в только что очнувшегося молодого пана... с рядом ровных, желтых, конечно, но человеческих зубов.
И все-таки, пускай все оказалось не столь драматичным и душераздирающим, ситуация в каземате была весьма и весьма плачевной, унизительной и пугающей для Пшебемира Стасловского, привыкшего более к полированному паркету, да свету тысяч ярких свеч.
- Баронесса фон Бурбон?.. - раздался испуганный, чуть пискливый и малость истеричный вздох, когда люди в масках ушли. - Вы ли это, баронесса? - Но в ответ раздались лишь очередные тихие женские рыдания, сдавленные отчаянной попыткой их сдержать. - Не плачьте, не стоит... - голос Пшебемира в эти мгновения оказался на удивление тонок, и можно было бы неверно подумать о его поле, не будь до этого показан факелом его мужественный стан.
- Подождите, я сейчас попробую до Вас добраться... только бы обойти этого... кабана, - промолвил он, на что здоровяк тутже отрегировал возмущенным воскликом, к сожалению, совсем не глоточного происхождения. - Фи, какая мерзость! Челядь смердящая...
..., - продолжил свой бессловный диалог безмятежно храпевший простолюдин, чей храп, правда, вскоре прекратился: неожиданно "ойкнув", Пшебемир неловко завалился на него, судя по характерным для подобной неудачи звукам.
- Проклятье, теперь весь грязный буду... о, мои чулки, - пробормотал себе под нос поляк, быстро зашуршав на четвереньках в сторону Марлен. - Простите, милая, приходится ползать - ноги перестали слушаться... Баронесса, ну что Вы, не стоит, правда, нет смысла плакать, все не так плохо, - хрупких плечей дворянки аккуратно коснулись нежные и теплые руки. - Марлен, действительно, не надо, эти слезы того не стоят, перестаньте, - тихонько успокаивал ее на редкость заботливый поляк. - С Вами ничего не случится и мы выберемся отсюда, обещаю...
Казалось, Стасловского успокаивали собственные же слова - голос его чуть возмужал, приобрел ровность и бархатистые оттенки вместо писклявости, а руки обнимали баронессу с каждой секундой все увереннее и увереннее.