- Кончай ныть, Оди. - Закатил глаза Хальквард, услышав стенания перепуганного кобольда. - От тебя шуму больше, чем от Сундука. У меня уже голова болит. Ушастые не отрежут твою пустую рогатую башку. Ты спас дочку Святоши, так что руки в карманы и голову повыше. Кролики должны знать своего героя.
Короткий смех Халькварда завершился хриплым кашлем.
Копчику принадлежал паровой автомобиль марки "Шуберт", сделанный в Нурляндии, одной из провинций Этоземья. Бюджетная модель на экспорт, "рабочая лошадка", один из самых распространённых автомобилей потребительского класса. Беглый осмотр разбитого автомобиля выявил в основном только повреждения корпуса, порезанные шины и выбитые фары. Также кто-то выдернул из автомобиля одно сидений - скорее всего из скваттеров, которые пришли уже после побоища в поисках того, чем можно поживиться. В радиаторе автомобиля зияло несколько неровных пробоин, оставленных цилиндрическим продолговатым предметом сантиметра четыре в диаметре. В теории, автомобиль можно починить даже тем, что можно найти на свалке, только на это нужно время. А пока что стоит откатить его куда-нибудь на пустырь за таверной, чтобы скваттеры из соседнего дома не разобрали его по винтику.
- Парни этим займутся. - Сказал Хальквард, когда ему доложили о результатах осмотра. - Сгодится колымага.
Разобравшись с этим вопросом, ребята направились в кроличий район. Тут и ходьбы-то было минут на двадцать, не больше. Примерно через это время компания и пересекла ту невидимую границу, за которой и начинались владения ушастых гангстеров.
Вообще-то, в отстойнике не было чёткого этнического разделения. Этоземцы-эмигранты, составлявшие большинство, селились смешано, кому где повезёт, стараясь отделиться разве что от перворождённых, и то только от крокодилов с Пьяной Улицы. Но вот в районах Ушастых осёдло жили только кролики и зайцы - это было правило, которого местные придерживались ревностно. Такая склонность жить внутри своего этноса была свойственна не только бандитам Ушастых - и в самом Приноцепалусе был свой небольшой "Баннитаун", где селились только зайцы с кроликами, но те районы были лишь немногим приличнее Отстойника. В Отстойнике же Ушастые отвоевали себе несколько районов вокруг "Сапог" - так прозвали безымянную разрушенную скульптуру из металлических листов на арматурном каркасе, расположенную в центре небольшой площади и, по сохранившимся свидетельствам посвящённую некоему дракону-завоевателю времён Большого Похода. То ли случайно, то ли по злому умыслу, но эта статуя была снесена и разобрана ещё тогда, когда тут образовались первые кроличьи общины. Постамент же, на котором скульптура была установлена, оказался слишком прочным, и снести его не удалось несмотря на множество попыток - получилось только содрать табличку. Этот постамент и венчали обломки скульптуры в виде двух сохранившихся сапог. Так эту статую с тех пор и звали - Сапоги.
Надо сказать, кролики ощутимо изменили этот район за несколько поколений. Старожилы ещё помнили, что здешняя застройка была довольно свободна, но теперь там и тут среди типовых зданий, оставшихся от прошлых времён и с избытком заселённых, так и торчали десятки кроличьих домов-самостроев. Эти самострои стояли так плотно, что иногда накладывались друг на друга и соединялись вместе, формируя пожароопасные многоярусные конструкции. Бывало так, что несколько кроличьих семей по соседству могли породниться и объединить не только семьи, но и дома. Район кроликов стал похож на узкий и запутанный лабиринт, в котором легко потеряться. При этих самостроях порой разбивались небольшие огородики или загоны с сельскохозяйственной живностью. Перед домиками иногда располагались прилавки для торговли излишками продукции, а те, кто поэкономнее, торговали прямо из своих окон, зазывая покупателей громкими выкриками. Интересной особенностью местной архитектуры были круглые дверные проёмы - одна из традиций этого народа, как напоминание о древних временах, когда кролики рыли себе норы. В деревнях кроликов на их родине все дома тоже были с круглыми дверными проёмами, и при этом были немного погружены под землю и прикрыты травой сверху.
Район кроликов был очень плотно заселён, и на узких улочках было необычайно много народу. Там и тут, куда ни глянь, торчали десятки пар длинных ушей. Кролики ходили по улицам, торчали в окнах, галдели и шумели. Они ходили вдоль прилавков и торговых точек, кучковались в пабах, обустроенных при доме какого-нибудь кролика-пивовара, сидели на лавках или заменяющих оные бочках и ящиках. Кипела самая обычная будничная жизнь. Соседи с двух домов напротив ругались друг с другом из-за какой-то мелочи. Крольчихи-мамочки, молодые и не очень, шумно и с экспрессией болтали друг с дружкой, одетые в специальные фартуки с рядами кармашков, а из каждого такого кармашка торчала маленькая ушастая головка маленького кроььчонка-несмышлёныша, самозабвенно что-то гугукающего и с живейшим интересом глядящего на мир. Троица подслеповатых стариков скучковалась вокруг перевёрнутой бочки из-под морковки, и дулась в домино, гулко стуча костяшками по дну ёмкости. Какой-то парень бандитского вида нашёптывал что-то на длинное ушко девушке-крольчихе с кремовой шерстью, а та пошленько хихикала, сидя полубоком у него на коленях, закинув ногу на ногу, обнимала его одной рукой, а второй удерживала в лапке бутылку с алкоголем. Ещё пара таких девочек стояла поодаль на углу, обольщая любую мимопроходящую мужскую особь зазывными взглядами. Шныряли в толпе оборванные мальчишки в заношенных шортиках и кепочках. Один из таких мальчишек подсаживал другого через подоконник, чтобы тот утащил выставленный беспечной хозяйкой свежеиспечённый пирог. Куда ни глянь, везде что-то происходило, и множество таких маленьких эпизодов складывалось в одну большую картину трущобно-эмигрантской жизни.
Разумеется, вторжение чужаков не осталось незамеченным, хотя бы потому, что чужаки слишком превосходили ростом местное население, и никак не могли затеряться в толпе. Где бы они ни проходили, к ним поворачивалось множество голов, и десятки пар глаз провожали их компанию. В каждом таком взгляде читалось недоверие, а у иных, особенно у молодых парней, поигрывающих ножиками и битами, к недоверию примешивалась и враждебность. Торговцы прекращали зазывать клиентов, и смотрели на незваных гостей так, будто те сейчас начнут крушить их лавки. Весёлые пьяницы замолкали и насупленно таращились на ребят. Матери опасливо перешёптывались, а их недавно рождённые детишки в кармашках фартуков с живейшим интересом глазели на вторженцев своими маленькими глазками, оживлённо гугукая и показывая пухлыми пальчиками. Доминошники приостановили игру, а один из них так и замер с занесённой костью, выглядя так, будто раздумывал, а не запустить ли ею в кого-нибудь. Девица-хохотушка тут же стала молчаливой и враждебной, и по одному её взгляду стало ясно, что где-то там, в декольте, у неё припрятан как минимум ножик. Крепкие парни из банды Ушастых презрительно сплёвывали наземь. Почти каждый такой взгляд был устремлён не столько на всех остальных, сколько персонально на Эрзу, но пока что никто к ним не подходил и не пытался выдворить прочь. Очевидно, кролики пребывали в некоторой растерянности, и не знали, что делать с крокодилицей-дамой в окружении целой плеяды шерстяных. А вот Оди замечали как-то совсем уж в последнюю очередь - кролики как-то более снисходительно относились к кобольдам, считая их наименее опасными из всех перворождённых.
Ближе к Площади Сапог толпа становилась пусть не меньше, но реже. Здесь располагалась не только описанная ранее скульптура, но и, в некотором роде, культурный центр Ушастых. Они освоились на этой земле настолько, что отстроили здесь целый храм. Собор Семи Сестёр - так называлось это белое сооружение с треугольной крышей и высокой башенкой-колокольней позади. Собор хоть и был выстроен руками кроликов, но вовсе не походил на те аляповатые самострои - нет, он был выполнен со старанием и прилежанием. Стены были ровными, выкрашенными в белый и расписанными алым узором. В окна были вставлены витражи из цветного стекла. Шпиль колокольни был увенчан выплавленным из чугуна крестом в круге, на котором была оттиснута некая руническая надпись. Многие слышали, что этот собор когда-то был сожжён дотла и восстановлен снова. Маленький островок этоземской культуры в землях Термаганта.
Собор, как следовало из названия, был посвящён семи святым сёстрам, которые хоть и не были сёстрами по крови, но являлись сёстрами по вере. Они жили в разных эпохах, в разных местах, но каждая посвятила себя служению миру и своему многострадальному народу. Этот собор был чем-то вроде волонтёрского центра - через матушку-настоятельницу здешним жителям передавали различную помощь, здесь же обучали детей по начальной школьной программе, включавшей чтение, счёт, церковное пение и изучение жизнеописания святых. Монахи и монахини были теми немногими из кроликов, кто не состоял напрямую в банде Ушастых, и не был так сильно подвержен затворничеству. Если уж кто и пойдёт на контакт с нездешними, так это монашки, святые отцы и добровльцы-волонтёры.
Прямо сейчас перед Собором что-то происходило. У его крыльца собралось целое множество детей всех возрастов, которые уселись рядками на стащенных сюда скамьях и заменяющем оные хламе, и, хоть и бурно галдели, но внимали всеми своими ушками тому, что происходило перед ними. И нет, это была не скучная проповедь настоятельницы - это было представление самого настоящего кукольного театра. На крыльце перед собором была установлена самодельная сцена в виде длинной, просторной фанерной коробки с нишей в ней. В этой нише были обустроены декорации, а ниже, теснясь, прятались кукловоды, управляющие куклами, которые выставляли в эту нишу снизу. Представлению должен был аккомпонировать церковный хор из пятерых прелестных девочек-крольчих в длинных белых сутанах, и сейчас они напевали нечто нагнетающе-тревожное, что должно было передать настроение разворачивавшейся перед маленькими зрителями сцены.
- Здесь нет золота, нет серебра, нет ничего, что вы можете украсть, подлецы!
Надеваемая на руку кукловода марионетка, "говорившая" эту сцену, символизировала молодого белошёрстного кролика с рыжей шевелюрой и россыпью старательно нарисованных веснушек на переносице. Рука кукловода, управлявшая движениями рта и лапок, скрывалась под имитацией чёрной сутаны с белым воротничком. Искусственные голубые глаза смешно таращились в несколько разные стороны. Голос кукловода старался звучать пафосно и решительно, но это всё же был любительский театр.
- Это скромная церковь, где мы молимся за наш несчастный народ, а не ювелирная лавка! - Кукла веснушчатого кролика мужественно заслоняла собой несколько кукол поменьше, и в их числе куклу-девушку с длинными льняными волосами. - А эти дети и женщины ничего вам не сделали! Подите прочь!
Несмотря на некую наивность и излишний пафос, детишки смотрели на эту сцену разинув рот. Они с восхищением глядели на кукольного кролика-священника, и с сопоставимой же ненавистью взирали на заполнившую эдак четверть пространства куклу его оппонента - пузатого крокодила в рубашке с подтяжками, у которого смешно хлопала пасть и дрыгались при каждом движении глаза.
- Ха-ха, мы пришли сюда не грабить, глупый святоша! - Насмехался над "священником" мощный крокодил. - Мы уже забрали у вас всё, что могли забрать. Это было немного, ведь все вы, кролики, такие нищие, хахаха!
Дети неодобрительно загудели и засвистели. Один из них уже замахнулся, чтобы бросить в куклу только что подобранным камнем, но его одёрнула наблюдавшая за зрителями старая монахиня, ловко отобрав снаряд и пригрозив сорванцу пальцем.
- Я пришёл сюда, чтобы спалить вашу дурацкую церковь дотла, жалкие ушастые недомерки! - Продолжал тем временем крокодил. - Никогда в землях драконов не будут поклоняться каким-то длинноухим бродягам-оборванцам! И я убью каждого, кто помешает мне, не будь я Честер-Честер!
Похоже, кукольная постановка рассказывала о делах дней минувших, о том самом поджоге собора Семи Сестёр. Его действительно поджигали крокодилы, и ими действительно тогда руководил Честер-Честер, но не тот, который правит Пьяной Улицей сейчас, а его отец, Честер-старший. И если это правда, то мужественным конопатым священничком был не кто иной, как сам Саймон "Святоша" МакМерфи, жестокий и крутой босс Ушастых Братьев.