- Сударыня! Да как же это... - захлопотал ночной сторож, он же дворецкий, над телом обмякшей Каари. Изумился ли он одеянию незнакомки, было неизвестно и в темноте незаметно, но в реакции ему было не занимать - легко подхватив девушку, он стремительно отнес ту в гостиную и устроил на оттоманке. Судя по размерам и спинке с одной стороны, это была именно она. В комнате было весьма прохладно, даже промозгло, сыро и неуютно, словно в ней никто никогда не бывал. Однако мебель не была покрыта чехлами, а от огромного камина тянуло ароматом недавно потухшего очага, горелого дерева и чего-то приятно-сладкого.
Когда там затеплился новый огонь, что случилось далеко не сразу, и гостиная стала принимать очертания, Каари заметила богатое убранство, относившееся не далее как к концу девятнадцатого века. Вся мебель, включавшая несколько стульев с витыми ножками, большое кресло, развернутое к камину, журнальный столик, собственно кушетка, на которой возлежала сомлевшая сударыня Каари, пианино с открытой крышкой, будто совсем недавно на нем играли, канделябры встроенные прямо над клавишами, застекленный шкаф, портреты на стенах в овальных рамках, выполненные акварелью – всё блестело лаком, словно убранство только что привезли из музея. А может здесь и был музей и тогда все в порядке. Тогда…
- Вот она, господин, - сказал дворецкий, которого язык больше не поворачивался назвать сторожем. В комнату поспешно вошел мужчина. Он был одет, так словно только что вернулся с прогулки, на вид еще очень молод, но выражение лица говорило о том, что он скорее всего живет не слишком беспечно. Тревога, с которой он оглядел незнакомку, а потом слегка отшатнулся, вмиг побледнев, совершенно ясно сказала Каари, что чай с плюшками они будут пить много позже.
- Каари? - только и произнес он, хватаясь за дверной косяк и отступая.