Прищурившись недовольно, подбородок вперед по старой, еще бейсбольной привычке выставив, Манго смотрит на своего ганни, чувствуя, как сквозь изрядно побитую броню невозмутимости пробивается закипающее раздражение. И мозгом вроде офицер понимает, что Кремень не меньше его беспокоится за оставшиеся от роты остатки взвода, а все равно желание наорать и поставить на место зарвавшегося подчиненного расцветает буйным цветом. Останавливает только то, что ротный не должен самолично вопить, как базарная торговка, и, в принципе, обязан являть собой образец сдержанности и уверенности.
На удачу ганни – или Манго, это смотря с какой стороны посмотреть – появляется посыльный от Клониса, передающий о приближении танка. Стиснув зубы, Донахъю закатывает глаза, не без труда удерживаясь от того, чтобы познакомить солдат с лексикой кубинцев, гватемальцев и прочей дряни, не понимающей, когда им что-то сообщают на вежливом английском. Непечатные фразы с вкраплением испанских слов проносятся в голове, заставляя заскрипеть зубами и найти хоть какое-то моральное удовлетворение в их мысленном выплескивании.
А потом Кремень требует посмотреть вперед, туда, где группа Дасти идет в атаку. Лейтенант опускает голову, исподлобья всматриваясь в кажущиеся черными на фоне празднично-желтого песка и прозрачного голубого неба руины. Наблюдает, кусая губы, за перебежками парней, до боли сжимая цевье. Хоть в чем-то Кремень сейчас прав: подползающая бронетехника пока что действительно может обождать. Если сейчас морпехи опрокинут узкоглазых, втопчут их в неуступчивую, рыхлую землю Таравы, всю в язвах и проплешинах от войны, то оборону вполне можно навести. А если нет… об этом Манго старался не думать. В любом случае, сажать сейчас кого-то в гнездо эл-вэ-тэшки преждевременно: пока не подавлена пехота, стрелок оттуда не сможет сделать и одной очереди.
Лейтенант нащупывает самыми кончиками пальцев округлый теплый бок гранаты, только и ждущей своего часа, чтобы гулким разрывом запечатлеть чью-то смерть – или просто бессильно поучаствовать в терраформировании атолла. Их время еще не пришло – по крайней мере, не в лейтенантских руках, но сам факт присутствия дарит некую надежду, что есть еще козыри в рукавах: эфемерную, нерациональную, на так необходимую ныне надежду на благополучный исход.
А потом из-за руин начинают появляться, как черти из табакерки, морпехи Дасти – и явно не с целью доложить о захвате опорного пункта противника.
- Какого…! – только и успевает рявкнуть поднявшийся на руках Манго, когда в спину бегущим ударяет истошный дикий крик, заставляющий бойцов еще больше ускориться, а самого ротного рухнуть грудью на песок с удивленной мыслью: «Сколько же их там?».
Об отступлении мыслей нет, а тут еще и ганни рядом деловито готовится открывать огонь. Тихой сапой подкрадывается на мягких лапах страх, мурчит на ухо, что сейчас какая-нибудь узкоглазая скотина насадит его на штык, как энтомолог бабочку, оскалится гнилыми маленькими зубами, как у хищного зверька, и рванет дальше, убивать все живое. Побледневший Манго дерганым движением ревет с плеча «Томпсон» так, что от рывка клацают зубы, в несколько движений подползает к сержанту, устраивая пистолет-пулемет поудобнее.
- К бою! – рефренной скороговоркой повторяет он за Кремнем, - Шевелитесь, черти!
Долю секунды лейтенант смотрит на приближающихся парней, понимая, что любая шальная пуля может зацепить кого-то из бегущих. Но если не стрелять, их перебьют в спины, а потом примутся за гарнизон воронки. Наверное, сейчас ему предстоит принять самое поносное решение на фронте – вести огонь, боясь зацепить ненароком своих. Как потом оправдываться перед парнями? Перед их матерями? Перед сестрой, наконец?
А никак, надо делать, а не рассусоливать. И Фрэнсис старается прицелиться по бегущему человеку с раскосым лицом и разверстым зевом не рта даже – пасти, издающей демонические вопли.
- Гос-споди, помоги, - тихо двигаются губы, когда начинает тарахтеть, выплевывая пули одну за другой, дождавшийся своего часа «Томпсон».