Бывают такие ситуации, когда ты ожидаешь худшего, и, когда оно не происходит, чувствуешь себя одновременно и радостным, и как будто обманутым – неудобное чувство, признаться. Еле высовываясь из воронки, Манго нервно кусает сухие обветренные губы, барабанит кулаком по земле в ожидании того переломного момента, когда надо будет вмешаться в ход событий новым приказом. Будь неподалеку Скрипач, он бы с удивлением отметил, что ритмика ударов – как у «Bonnie Blue». Какого Дьявола лейтенанту, никогда не испытывавшему симпатий к южанам, вспомнилась именно эта мелодия – одному Богу ведомо, но вот прилипла так, что он неосознанно ее отбивает по горячему песку, умытому кровью американцев.
Когда посыльные на левый фланг залегают, офицер дергается, сбивает ритм одному ему слышимой мелодии. Пальцы в кулак сжимает, острые песчинки меж пальцев перетирая, ждет с замиранием сердца – поднимутся ли? И людей жалко, и, еще больше, того, что подкрепление так и не дойдет до второго пулемета: а значит, придется отправлять Дроздовского и вовсе остаться без посыльных. Наконец Уистлер начинает ползти, а вот прибившийся к роте парень с прозвищем Инджан так и остается уткнувшимся лицом в песок. «Рядовой Робинсон, кажется, - вспоминает Донахъю, - или все же Робинс? Ладно, потом, все потом. Покойся с миром, солдат».
Кланяется просвистевшей шальной пуле, носом утыкаясь в скат воронки, снова на локтях поднимается упорно, отгоняя навязчивую мысль, что хочется не просто курить, а вовсе не выпускать изо рта сигарету, дымя одну за одной в поисках хоть чего-то привычного и знакомого. Вглядывается в барак справа, вслушивается в грохот боя, пытаясь понять, откуда что несется. Кажется, там, у Хобо, дело дошло до рукопашной – факаные желтые макаки добрались-таки до парней! Но, по крайней мере, оттуда пули не летят и оскаленные узкоглазые хари не выпрыгивают, а это значит, что сержант Ковальски стоит накрепко. Следовательно, теперь и Парамаунту нет смысла там работать… по крайней мере, пока что.
А вот людям ганни и Дасти помощь точно не помешает: враг давит профессионально и четко, прикрываясь пулеметами и гранатами. Это минус. А вот понимание того, что японцы решили, не мудрствуя лукаво, пробиваться через центр – плюс. В актив можно отнести и то, что неприятели, наступая, не знают, что за спинами первой линии ждет своего часа уже американский пулемет. Это козырь, и пора бы его разыграть.
«А не рановато ли? – спрашивает сам себя Донахъю. И отвечает, - Да нет, они уже ввязались в атаку, и отступать будут вынуждены под шквальным огнем, не Эм-Гэ, так морпехов. Сейчас снова поднимутся – и пора. А не поздновато ли? Нет, нет-нет-нет. Прорыв с фланга опаснее был бы, да и выждать надо было. М-мать, да хер знает, если по честному! Но уже не попишешь ничего. Делаем дело, а сожалеть потом будем… если успеем».
Над ухом бахает одиночный винтовочный выстрел.
- Сли-ип? Я же… - лейтенант не успевает закончить фразу, как боец поясняет, почему нарушил приказ. Фрэнсис дослушивает, не сводя глаз с фронта, кивает отрывочно, отвечает скороговоркой, - Молодцом. Так держать. Увидишь подобных ему – бей, не думай.
За спинами короткая суета – приполз посыльный от Шупа, желающего узнать, что происходит. Понятное желание, правильное – но сколько раздражения вызывает! Так и хочется в полный рост выпрямиться, руками развести и ёрнически так сказать: «Вот что происходит!». Но нельзя, никак не можно.
Лейтенант бурчит раздраженно:
- «Гольф» занял частично вторую линию укреплений, перетянул на себя часть сил, атакующих левый фланг. Нас контратакуют. Держимся. Все.
Многое хочется сказать, подкрепление затребовать, артиллерийскую или минометную поддержку, танки… Но нельзя. Пока еще справляешься своими силами, не проси лишнего – произведешь положительное впечатление. Особенно если приказ до конца не выполнен. Тем более, если приказ до конца не выполнен.
Сочтя доклад завершенным, поворачивается к пулеметчикам и руководящему ими взводному:
- Анджело, надо прикрыть фронт. Поднимутся джапы – жарьте.