Крот
– Метнись, метнись, – благословляет сержант. – Э! Только ползком! Голову не поднимай. А то чесанут...
– И пиво не забудь, милашка, – лениво бросает в ответ Скэмп и снова морщится от боли.
Но все же по голосу ты чувствуешь, что когда ты пошел с ними стрелять по пулемётчикам, ты заработал очко в его глазах. "Ладно, возможно, этот пиздюк – не полное барахло," – или что-то в этом роде.
– Спроси у командира, что нам дальше делать. Окапываться или что? – напутствует тебя на прощанье Дасти. – Скажи, вроде тихо пока.
"Мы правда сильно и не высовывались никуда."
Лонг-Айленд кивает с благодарностью, вопросительно смотрит на Скэмпа, тот мотает головой. Марк рвет упаковку, откусывает сразу полбатончика. Протягивает другим. Тристи тоже делает отрицательный жест.
– У меня от них несварение.
– Вря откавываефся. Мовет быть, это пофледний батоншик в твоей вызни!
– Тем более! Не ровен час, помирать, а мне приспичит. И вообще, ты либо жуй, либо херню неси.
– Лучше жуй, – замечает Дасти.
А ты уже ползешь: голоса за спиной, впереди – полоска берега, мешки, верх стены и – море, сколько видишь во все стороны. Потрясающе зеленое, уходящее к горизонту в глубокую синеву. А на нём – точки. Амфибии, корабли, люди... Только сейчас, пожалуй, до тебя доходит, как иронично всё складывается.
Вас – двадцать тысяч морпехов, сотни кораблей и единиц техники. Пушки, танки и броня.
И ещё вас – восемь бойцов, сидящих за обшарпанной пулями бетонной коробкой и даже не рискующих проверить, что там внутри.
Битва – огромная. Силища – несусветная. А вы тут – одни на этом берегу. А япошек ещё тысячи.
Ползешь.
Сначала кажется – фигня, что там, проползти каких-то ярдов тридцать, чепуха! И только потом ты понимаешь – спиной к японским позициям что-то делать стремно. Когда ты к ним лицом, а врага не видно, и особо не стреляют, то вроде и ничего. Сидят там где-то и сидят себе. Когда стреляют – страшно! Гранаты кидают – жуть! Но там тебе надо самому что-то делать против них – прятаться, стрелять, вырывать кольца из своих гранат, кидать побыстрее.
Но совсем другое дело, когда они у тебя за спиной. Парни из отделения прикрывают... вроде бы. А вдруг расслабятся? Вдруг какой-нибудь япошка высунется, увидит тебя, прицелится и – щелк! Прямо в спину, как ты того... Интересно, у тебя тоже позвоночник там видно, под дангери?
Но с каждым ярдом страхи отступают. Да неее, всё в поря... Швить! – свистит пуля рядышком. Ты уже знаешь, как они свистят, и всё равно только через секунду понимаешь – это прямо над головой у тебя. Шальная?! Или целили в тебя!?
Не знаешь, что делать – ползти быстрее или замереть?!
Слева оглушительно рвутся гранаты: Ша-дааах! Ша-дааах! Да-дааах!
Кто-то месит кого-то совсем рядом, ярдах в... не поймешь, но близко!
Слышишь одинокий выстрел – но это вроде с вашей стороны.
Чувствуешь вдруг, какой горячий песок под пупком – аж жжется.
Забираешь вправо – скорее рефлекторно, подальше от этих взрывов. Пуля, наверное, шальная была.
А справа ползут ещё морпехи – из второго отделения. Канифоль резво отталкивается ботинками от песка, такой весь из себя "смотри, мама, я морпех!" За ним помедленнее пробираются по вашей (но на самом деле – кого мы обманываем? – пока ничейной) земле Кюрасао и Ушастик. Ушастик ползет медленнее всех – он очень старается, но толкается как-то странно, одной ногой, и из-за этого ползет почти на боку.
– Туда! – говорит тебе зачем-то Кюрасао и показывает рукой в сторону берега.
Они оба были на Гуадалканале, но Ушастик в основном валялся в лазарете с малярией и пропустил всю войну, а вот Кюрасао повоевал на всю катушку. Его там ранило только под конец. Сейчас он был весь какой-то потрепанный, словно пришибленный, напряженный. А вообще это был бывалый парень: он частенько бегал в самоволки, и никогда ему ничего за это не было. Кюрасао его звали, потому что когда в учебке кто-то раздобыл бутылку Блю Кюрасао, и все гадали, что это за пойло, он сказал, что про него даже Диккенс писал, а Кюрасао – это остров в Карибском море, и цвет ликера передает цвет морских волн около острова. В принципе, его могли бы назвать Диккенсом, но назвали Кюрасао, потому что он потребовал за свои познания первый глоток и выдал: "Фу, ну и дрянь!"
Всего этого ты не застал – ты пошел в морпехи попозже. Но про Кюрасао вообще ходило много историй, а однажды ты даже сам видел, как он в ответ на вопрос "Где ты был?" лихо отрапортовал первому сержанту Конви: "Рядовой Первого Класса Остин вернулся из патрулирования по городу! Проведены противопожарные мероприятия – уничтожено две бутылки горючих материалов! Противник не обнаружен, население в безопасности!" И обычно строгий Голландец вместо того, чтобы отправить его мыть полы в казарме, только посмеялся.
Короче говоря, к этому парню стоило держаться поближе – он был из тех, кто в воде не тонет и в огне не горит.
Вы поползли дальше вместе.
А над головой опять неприятно свистнуло.
– Ай, зараза! Где же ты сидишь?! – проворчал Кюрасао. – Ну-ка дай-ка!
Он заграбастал твою винтовку, так что ты даже опомниться не успел – своей у него не было.
– Давай, ползи, я ща! Ушастик, поднажми!
– Да куда уж ещё-то...
Ты пополз и точно не видел, что делается за спиной – там раздался выстрел, торопливые шаги по песку, ещё выстрел, "йоптвоюмать!" Кюрасао – и опять свистнула пуля.
Но пока всё это происходило, ты успел добраться до стены. Ваши рюкзаки лежали слева от воронки (то есть, если смотреть в сторону моря – справа), то есть именно там, куда ты приполз, а рюкзаки второго отделения – подальше вправо, почти у сарая.
Канифоль уже был тут, осторожно выглядывал из-за стеночки.
Выглянул и ты.
Кюрасао торопливо полз, подтягивая за собой Ушастика и зажав ремень винтовки в кулаке. Они перевалились через мешки с песком, и тут один из мешков клюнула пуля, подняв колдунчик пыли.
– Сука, вот хер знает, где он! – проворчал Кюрасао. – Давай вместе. Раз, два, три!
Они оба перебрались за стенку и упали – упаренные, уставшие, взвинченные.
Кюрасао протянул тебе винтовку. Ушастик жадно отпил несколько глотков из фляги.
– Ща, подожди нас, мы быстро. Обратно вместе поползем! – сказал Кюрасао. – Купер, ты бери сержантов рюкзак, понял. Пошли!
Канифоль замешкался:
– Ща!
Он стянул через голову дангери, снял майку, и стало видно, какой он ещё щуплый – Купер прибыл под конец тренировок, и даже полковник Шуп со своей системой "вы-сдохнете-еще-не-увидев-япошек" не успел сделать из него подобие атлета. Грудь у Стивенсона осталась цыплячьей, на ней и волос-то ещё не было. Он был одним из самых молодых во всей роте, а может, и самым – даже школу не закончил.
Канифоль напялили дангери снова, навыпуск, отчего сделался смешным, похожим немного на клоуна или на китайского рабочего, и нахлобучил на голову каску, не застегивая ремешка.
– Готов! – крикнул громче, чем надо было, и они втроем ушли вдоль стены: Ушастик всё так же подволакивал ногу. За каким чертом его послали таскать рюкзаки с подраненной ногой, оставалось секретом, но... "в морской пехоте не бывает ошибок". Ушастик не жаловался. Надо – значит надо, послали – значит гунгхо.
Рюкзаки лежали у стеночки целехонькие. А ещё тут было множество бойцов – целых три лейтенанта о чем-то беседовали вместе с незнакомым морпехом с детским лицом, подошедший к ним Слипуокер их параллельно о чем-то спрашивал. Смайли болтал с Мылом, а Уистлер пренебрежительно выговаривал что-то огнеметчикам.
И раненые. Раненые лежали рядком, кто на спине, кто на животе, в окровавленных бинтах. Бросились в глаза голые ноги – неестественно смотрелись разрезанные штанины и пропитанные стекшей по ноге кровью гетры на лодыжке у Обжоры, а выше – обнаженная волосатая голень, в потеках запекшейся крови.
Милкшейк сидел около Джелли – тот, кажется, был ранен тяжелее всех, в грудь: куртка у него на груди была распахнута, док сидел в позе "а что тут сделаешь."
Больше всего всё это напоминало клуб по интересам, в который после случайного взрыва гранаты вызвали скорую. А вовсе не отряд морпехов, закрепившихся на простреливаемом противником берегу. Но... в морской пехоте... ну, понятно. Не бывает так не бывает.