Воскрешению сержанта Хобо рядовой Паркер обрадовался так, что вся меланхолийная пассивность с него слетела в один миг. Жив, жив серж, а значит щас будет приказ, щас станет понятно, что дальше-то делать! А уж когда услышал команду палить по баракам - и вовсе обрадовался. Наконец понятное дело.
Уже ползя вверх к краю воронки Ферма вспомнил, что сам он, оказывается, цел и половина хлебала - на месте. Это обрадовало его еще сильнее, чем неожиданно живой сержант. Потому что, как показала Джону жизнь в родном Канзасе, хоть мужчина и должен быть слегка красивее обезьяны, с половиной лица не закадришь ни одну симпатичную девчонку, будь ты хоть трижды герой войны. Он видел одного такого - ветерана, просящего милостыню в Топике. Вместо половины лица у него была маска и смотрелось это жутко. И пусть на его побитом жизнью мундире красовались несколько медалей, был этот калека таким несчастным, что сердце сжималось от жалости. Ферма тогда еще бросил ему два цента под неодобрительным взглядом отца - тот искренне считал, что милостыню подавать нельзя, ведь это обесценивает честный труд.
- Щас, серж! - воскликнул Джон на радостях, - Слышали, парни? Хуярим по баракам!