Малой стал пользоваться добротой Диаманти и решил, что он охеренный друг и товарищ. Можно было бы ему в легкой форме насилия пояснить, что так просто это не работает, но в корабельной санчасти была преимущественно одна пехота, которая и варилась в собственном соку. Поначалу на вопросы Скрипача Серджио отвечал односложно, но потом группа картежников, в которой нашлись даже братишки по Гуадалканалу, тоже стала поддакивать и спрашивать, так что Мрачный был вынужден отвечать полнее и интереснее обычных первых ответов "Ну, типа". В общем, Янг ближе к высадке уже мог начать писать письмо-байку своей мамуле, какой он офигенный моряк Попай, череп японского адмирала выслал домой на прошлой неделе.
На палубе Малой поймал Мрачного очень вовремя, блять. Надо в школе учить людей тому, что если человек шляется на палубе корабля в одиночестве, то вот не желательно лезть к нему со своими вопросами. Вопрошающему-то ничего за это не будет. А конкретно взятый ответчик сейчас стоит и ловит глюки.
Январь. Где-то южнее умываются кровью морпехи на склонах горы Остин. В районе побережья же 8-й полк с приданными подразделениями идет куда легче, но тоже с трудом, с треском. Не то что безымянный, а даже не номерной холм, даже не холм, а так, возвышение, видимое только на мелкой топографической карте. Но, когда на холме внезапно оказывается японский Гочкисс, каждый морпех любую складку местности кожей чувствует, лучше всякой гороховой принцесски. Какой-то уникум орет: "Огнеметчика вперед!", а куда вперед-то, дурачина, когда до пулемета футов еще четыреста, не меньше. Срезает даже не пулеметчика, просто стрелка. Он как-то заваливается, в какую-то мертвую зону, лежит там и орет. Он в шоке, ничего осмысленно сделать не может. А воевать-то еще толком не умеет никто. Первый побежал – упал. Второй побежал – упал. Третий даже не побежал, только поднялся – и тут же рухнул под собственным мертвым весом. Тук-тук-тук, тук-тук-тук. И этот все орет. Капитан выдвинул какое-то отделение в обход, а пока они обходят: тук-тук-тук, и все будто рядом с головой. Неприятно.
Никто не додумался, да и знал про такую штуку, как выстрел из милосердия (а если бы не стал – поди-ка выстрели), и, когда до парня все-таки добрались, то он еще жил, уже не кричал, а тихо стонал, а в груди большое размытое пятно из крови и грязи. Не донесли, конечно. Если бы кто-то добрался, может, и выжил бы, кто знает. А так вместо одного трупа – четыре. И как дальше быть?
Диаманти посмотрел на Малого глубоко, будто насквозь, и грустно. И как такое этому сопляку рассказывать? Потухнет ведь. Да и не мастер он байки травить. Тут сержанта бы какого-нибудь. А так...
– За пулемет или пулеметчика тебе медаль дадут. Потому что ты совершил героический поступок. – бодро, но совсем не бодрым голосом, оправдывающим свое прозвище, начал он. – А героический поступок – это прикрытие собой чьего-то косяка. За то, что я спалил несколько дзотов и ущелий, мне никто не дал медаль. Потому что это – моя работа. Если бы я накосячил – кто-то бы получил медаль, прикрывая мой косяк. И, может быть, умер. Потому что это – не его работа. Носить оставленные пулеметы и раненных пулеметчиков – не твоя работа. Если каждый будет прикрывать чей-то косяк – будет больше медалей. Если каждый будет делать свое дело – будет меньше трупов. Решай сам. Впрочем, если меня ранят, я буду благодарен, если ты оттащишь меня за какой-нибудь камушек, где пуль поменьше.