Как и следовало ожидать, постепенно Скрипач попривык к обществу Мрачного и начал, что называется, наглеть. То есть, он все еще смотрел на Диаманти широко раскрытыми глазами, полными священного трепета, но и рот теперь тоже не закрывал, забрасывая капрала вопросами разной степени тупизны. В основном о Гуадалканале, конечно. Как проходила высадка, много ли работы было для огнеметчиков, кто раньше ходил с Мрачным в паре, и куда он делся, откуда у Диаманти ожог на руке — от огнемета или так, бытовая травма?
Видно было, что ожидание действует Айзеку на нервы, хоть он и пытался бодриться. К концу третьей недели плавания Скрипач напоминал маленький баллон напалма под давлением. В один из таких дней он, как обычно, нашел Диаманти на палубе, долго вздыхал, мялся, и наконец задал очередной волнующий его вопрос:
— Я вот думаю... Тяжелое вооружение... ну, минометы, пулеметы... его же нельзя оставлять врагу? Но если, например, чисто теоретически, нужно отступать, а... эээ... пулеметчик... да, пулеметчик... ранен, то вытаскивать нужно его, а не пулемет? Потому что если, чисто теоретически, рядом буду я, а не кто-то вроде Берца, то и пулемет, и пулеметчика мне не утащить.
***
Айзек наворачивал круги вокруг Винка, раскладывающего карты, подобно акуле.
Ну ладно, не круги: места-то особо не было. Скорее, просто ходил туда-сюда и бросал любопытствующие взгляды.
И с акулой — это тоже преувеличение. Скрипач больше напоминал бродячего пса, который надеется, что человек, вышедший из лавки мясника, случайно прикупил пару совершенно лишних сосисок.
— Можно посмотреть? — наконец, решился он. — Это на высадку? И как? А вот эта карта, со скелетом, это же ничего плохого не значит?