Огромное, в полнеба тропическое солнце медленно тонуло в океане, оставляя после себя яркие дорожки на воде и украшая золотом борта стремительных остроносых кораблей, что подобно выпущенным из лука стрелам мчали вперед, неся с собой два десятка тысяч человек, которые еще не знали, какой билет им предстоит вытащить в лотерее под названием «война». Но скоро все станет по своим местам, и будет ясно, кто кто сможет также выйти в распахнутом кителе на качающуюся, все еще теплую после дневной жары палубу и под мерный рокот машин будет также смотреть на резвящихся китов и на новый закат, багровый от крови тех, кому не повезло.
Лейтенант Донахъю не верил, что высадка на затерянный в Тихом океане клочок суши пройдет без проблем. Дело было даже не в рассказах ветеранов Гуадалканала, хотя они тоже способствовали правильному настрою: из пушки не стреляют по воробьям, такую эскадру не собирают ради того, чтобы провести десантную операцию в тепличных условиях. Сегодня офицер наконец добрался до дневника, благополучно отложенного в сторону. Пока он решал проблемы со взводом и старшими офицерами. Оставив несколько листов свободными, чтобы потом – может, уже завтра – записать все перипетии, связанные с нелегкой должностью взводного, он поделился с линованной сероватой бумагой своими соображениями о недалеком будущем.
«Война — слишком серьёзное дело, чтобы доверять её военным»
Шарль Морис Талейран
Старательно выведенный красивыми буквами эпиграф, на который ушло немало времени – качка не способствовала хорошему почерку – предварял мысли самого Манго.
Война – это бизнес, и я готов поклясться в этом на Библии. Обзавестись десятком тяжелых пулеметов на роту, стрелять на каждое движение в кустах, прикрывать атаку взвода эскадрильей истребителей и огнем с дивизиона эсминцев можно – звучит так, что это сбережет жизни не одного и не двух неплохих американских парней. Вот только каждый снаряд, каждый самолетовылет – это деньги, и немалые, и обеспечив так выживаемость нескольких человек сейчас, потом страна может столкнуться с тем, что новые боеприпасы и технику производить попросту не на что. Не знаю, понимают ли это генералы – но политики точно понимают. Те, кто правит страной, умеют считать деньги, и знают, где дешевле заплатить кровью – нашей кровью, а где артиллерией и бомбардировкой.
Наша операция – живой тому пример. Только дураки могут считать, что она пройдет легко. Чтобы вывести в море все эти силы, чтобы кормить и содержать такую ораву солдат, нужны огромные суммы, и не надо быть пророком, чтобы понять, что тратятся они не просто на то, чтобы бравые морпехи погуляли по почти курортному островку и пофотографировались у уничтоженных японских позиций – это попросту невыгодно. А значит, предстоит бой, и непростой: ну не перепашут же наши снаряды и бомбы весь остров подчистую?
Однако предстоящие тяготы не означают, что мы понесем катастрофически большие потери или, того хуже, будем отброшены с побережья. Мы – чертова армия США, а значит, мы отобьем затраты на нашу транспортировку и снабжение, сведем дебет с кредитом к прибыли. Одним словом, сколько бы там джапов не осталось, они нас не остановят. И пускай будет нелегко, мы справимся, ведь мы – народ, освоивший дикие земли, построивший в местности, где дикари гоняли бизонов и снимали скальпы друг с друга, величайшую Страну Свободы! Мы, – часть текста аккуратно перечеркнута.
Что-то меня не в ту сторону понесло: сказывается долгое отупляющее сидение в ограниченном пространстве без каких-либо определенных занятий. Все интересные теми по сто раз обмусолены, все мысли передуманы, и голова подчас становится похожа на заевшую пластинку, повторяющую одно и то же. Наверное, это признак того, что пора заканчивать писать и возвращаться к нудному безделью – затишью перед бурей».
Облокотившись на борт, Фрэнсис задумчиво закурил, продолжая меланхолично смотреть на горизонт. И только когда тяжелый густой дым заполнил легкие, чтобы потом с выдохом раствориться в небе, офицер улыбнулся: в коем-то разе не делано и вымучено, а вполне искренне. Причина для радости была проста: ему удалось и сохранить табак, и скрасить долгие часы чтением. Дело обстояло так.
На третий день похода мающийся в ожидании хоть каких-то событий лейтенант слонялся по кораблю, ища, чем себя занять. Готовясь оставить Новую Зеландию, он планировал закупиться книгами, чтобы скоротать время плавания, но выход на учения произошел так внезапно, а дел с «проштрафившимся» взводом было так много, что реализовать свои намерения офицер попросту не успел. Валяясь в первый же день на койке и смурно глядя в потолок, Манго размышлял о том, не воспользоваться ли ему своим командирским положением и не изъять у подчиненных хоть какую-то литературу: на время, конечно. Мысль была заманчивой, но все же плохо вязалась с тем обликом, который должен быть у хорошего офицера, так что пришлось от нее отказаться.
Читать, подобно Бэтмену, комиксы Донахъю не собирался, дешевые детективы и приключения гангстеров, ковбоев и тому подобной публики, написанные плохим и унылым языком, его не интересовали, а найти среди макулатуры хоть что-то неплохое представлялось нетривиальной задачей. На удачу Фрэнсиса, он заметил у какого-то парня, оседлавшего спасательную шлюпку, «This Side Of Paradise» Фицжеральда. Читать классика современной литературы лейтенанту еще не доводилось, но зато он немало был наслышан о его творчестве. Кажется, сейчас выпал замечательный шанс с ним ознакомиться. Побарабанив костяшками по борту шлюпки и обратив на себя внимание читателя, офицер попытался изобразить дружескую улыбку:
- Лейтенант Манго, рота «Гольф». Без чинов, лады?
- Сержант Парадиз, рота «Браво». В чем дело? – настороженно отозвался обитатель шлюпки.
- Фицжеральда, вижу, читаешь?
- Перечитываю. Вещь!
- Неплохо! За сколько уступишь?
- Ну-у-у… - Сержант смерил просителя хитрющим взглядом. – Любимая книга ведь… Так не хочется отдавать! Но, положим, пять пачек устроит? А то у меня, - он вытащил мятую пачку «Честерфилда», где болталась одна единственная сигарета, - сам видишь.
- Да это грабеж! –возмутился Манго, инстинктивно схватившись за карман, словно Парадиз мог запустить в него руку и обнести собеседника на весь табачок. – К тому же у меня только три пачки.
- Три? – парень в шлюпке поскреб начавший зарастать щетиной подбородок. – Ну давай три. Только из уважения к лейтенантским погонам!
Фрэнсис замялся. Дело было не в жадности: просто стоило представить, как на поле боя он остается без сигарет, как внутри сразу поднималась волна возмущения: да он же крышей тогда поедет, если нечем будет успокаивать расстроенные нервы!
- Слушай… - протянул он. – И без того курить нечего. Зато, я вижу, у тебя рука пустая. Не хочешь часы за книгу?
- Время за время? – хохотнул Парадиз. – Дай позырить! – повертев в руках часы Донахъю и примерив их на руку, сержант закашлялся и махнул рукой. – Ладно уж, так и быть, бери! От сердца отрываю!
- Спасибо… - печально вздохнул Манго и, приняв книгу, поплелся в свою каюту.
До сих пор лейтенант был не уверен в правильности сделанного выбора. С одной стороны, часы для командира – вещь необходимая: не спрашивать же каждый раз время у Физика? Но сигареты еще важнее – без них на пальму полезешь, воя от нехватки никотина. А стрелять табачок у солдат – дело позорное. Можно было бы, конечно, вовсе от сделки отказаться, но… Нет, коротать время в пути без хорошей книги лейтенант не хотел – после потуг морпехов в эпистолярном жанре до черта хотелось почитать хоть что-то нормальное, от чего глаза на плачут кровью.
Все сомнения развеялись, как дым, когда Манго приступил к чтению. Помимо прекрасного языка, «По эту сторону рая» дало немалую пищу для размышлений: читая, как все успехи Эмори разбились о то, что окружающие – читай, сослуживцы – считали его форменным эгоистом, лейтенант узнавал в персонаже себя. Точно также, как Блейна за его малообщительность и обостренное самоуважение не любили одноклассники, точно также и сослуживцы не испытывали никаких положительных эмоций к самому Донахъю, стремящемуся подняться наверх – то есть стать лучше прочих. Но рецепт, избранный Эмори, не принес ему никаких дивидендов – и тут тоже было, над чем подумать. Нужен был баланс: с одной стороны, уменьшать количество усилий чего-то достичь не стоило, а с другой – требовалось как-то исправлять ситуацию. Нужно было что-то помимо нужной, но нудной работы цензора.
Донахъю уже и сам был не рад взваленной на себя дополнительной нагрузке. Предлагая Уэлл-Уэллу себя в качестве добровольного помощника в перлюстрации солдатской переписки, Манго и предположить не мог, что бойцы роты от безделья будут писать письма пачками кому не попадя: папам, мамам, братьям, сестрам, троюродным теткам из Канзаса, бывшим школьным любовям и случайным знакомым по Нью-Йоркским пивнушкам. И ладно бы письма состояли из «жив-здоров, люблю-целую», так нет же: добрая треть расписывала во всех красках свое пребывание в Новой Зеландии и скуку на корабле идущем… кто-то, и на том спасибо, писал «на проклятых япошек», но некоторые, особо умные, прямо указывали место будущей высадки. Все это приходилось безжалостно вымарывать. Еще треть от избытка свободного времени писала целые поэмы о нелегкой, или, напротив, вольготной морпеховской жизни. И через эти заросли приходилось продираться несчастному добровольному цензору, чувствующему, как от всех этих однообразных историй, от стиля изложения, от обилия ошибок в тексте хочется попросту надраться. Фицжеральд помогал справиться с тоской – но не до конца.
Но нет худа без добра: вникая в письма бойцов своего взвода, офицер имел возможность узнать их чуть лучше и понять проблемы, которые их тревожат. Например, многих пулеметчиков задела та строгость, с которой Физик обходился с залетчиком-Дойчи. Не то, чтобы Манго был не согласен с действиями взводного сержанта, но раз уж сослуживцев незадачливого алкоголика так тревожат проблемы их сослуживца, значит, пора вмешаться командиру. На очередном сборе пулеметной группы Манго придирчиво проверил вооружение и знания подчиненных, после чего, вопреки своему обыкновению сухо кивать и говорить «все с вами ясно», выступил с небольшой заранее подготовленной и даже отрепетированной речью:
- Морпехи! Близится час нашей высадки на Бетио! Для кого-то это станет еще одной битвой в череде славных побед, для других – боевым крещением. Не стоит обольщаться: враг коварен и силен, и вряд ли нам придется легко. Но сколь бы много трудностей не встало на нашем пути, мы с честью преодолеем их, и переломим об колено любого неприятеля, веди их в бой хоть Тодзё, хоть сам микадо – ведь мы – морская пехота США! Мы – лучшие, и докажем это любому. Вон, посмотрите на рядового Дойчи! Да, он оступился и подвел взвод. Но что мы видим теперь? Парень все осознал и проникся, понял свои ошибки и старательно работает над их исправлением: и на все вопросы ответил, и сам больше никаких глупостей не делал. Еще чуть-чуть, и станет образцовым морпехом, вернет себе первый класс, а там, глядишь, закончит войну с сержантскими лычками. Молодец, рядовой – твои друзья и командиры в тебя верят и знают, что ты нас не подведешь. А я знаю, что все вы – отличные парни и хорошие морпехи, и когда мы ступим на пески Бетио, продемонстрируете отменную слаженность и выучки. Вами будут гордиться не только я и Уэлл-Уэлл, но и Ами, и Шуп. Да что там Шуп – вся Америка! Вы все вернетесь домой героями, и слава будет лететь впереди вас! Любая девчонка будет счастлива расцеловать вас, ветераны Великой войны будут гордиться, что пожали руки вам, а те, кто остался дома, будут завидовать и угощать дармовой выпивкой! Потому что вы – славная морская пехота! Потому что вы исполните свой долг сполна! Потому что вы – semper fidelis!
Донахъю не знал, как подействовали его слова на бойцов. Сам он в сказанное не верил ни на йоту, с тоской глядя на новые горы солдатских писем и понимая, что, кроме них и книги, его ждут только бесцельно проведенные в ожидании часы. Это было препаршиво, но хотя бы мессы преподобного Келли несколько примеряли с объективной реальностью и связанными с ней проблемами. Фрэнсис никогда не был набожным человеком, не стал им и сейчас, но службы вносили хоть какое-то разнообразие в пресные дни. К тому же, кто знает, вдруг молитва поможет? Ведь поддержка так нужна! Самому Фрэнсису – здесь, на борту транспорта, и потом там, на маленьком клочке суши посреди огромного океана. А оставленной братом, отцом, мужем семье – там, в кажущихся несказанно далекими Штатах.
Наслушавшись речей падре, взводный твердо решил, что и ему не помешает написать письма домой, но прежде чем ему удалось осуществить задуманное, подвернулась возможность немного расслабиться и заодно сгладить острые углы в общении с другими офицерами роты. От скуки Манго присоединился к пари, которое держали два лейтенанта из «Изи» - в каком порядке будут объявлены следующие три тревоги. Фрэнк поставил сигареты на то, что будет «вода-вода-воздух», и, к своему удивлению, угадал, сорвав банк – две бутылки рома и три банки колы. Оба «Изи» наверняка надеялись, что «Гольф» разделит выигрыш с ними, но у Фрэнсиса были на выпивку другие планы.
Подходить к капитану с предложением выпить было как-то не с руки, к Тэгерли – всем бы сразу понятно, что Донахъю решил подмазать старшего офицера роты. К тому же записные острословы наверняка начнут шутить про «пудинг с манго» - не отделаешься от подколов. А посему выбор пал на Клониса – тоже резервист, тоже первый лейтенант – кому, как не ему, понять проблемы комвзвода-четыре? К тому же «первый» - уже, как ни крути, опытный вояка, а значит, может подметить то, что ускользнуло от взглядов Фрэнка. Решено – сделано. Прихватив алкоголь и колу, Манго пригладил волосы и уверенной походкой направился к сослуживцу. Если Анджело все же откажется, сославшись на какую-то надуманную причину, то… А, черт с ним, тогда придется идти к Тэгерли, и пускай шутят о чем хотят!
…Давненько Фрэнсис не выпивал чего-то больше пары бокалов – все как-то не с руки было. Да и в принципе он не относился к любителям пьяных посиделок, предпочитая сохранять контроль над телом и поступками. Стоит ли удивляться, что после долгого воздержания от крепких напитков его несколько развезло? Не так, конечно, чтобы пуститься во все тяжкие, но достаточно для того, чтобы поделиться с собутыльником наболевшим:
- Вот слушай, ответь мне, как офицер офицеру, почему меня все не любят? Вот только не надо заливать о том, что я поперек них карьеру пришел делать! Во-первых, что в этом плохого? – Донахъю сухо щелкнул пальцами, обозначая мысль. - Во-вторых, я же не собираюсь никого подсиживать! Я честно хочу своей головой и своими умениями заработать военный бонус для гражданской карьеры. Выйдет – отлично, а если нет, я гадостей тому, кто меня обойдет, делать не стану. Это как в спорте – все бегут к финишу! И что же, из-за того, что на поле пришел новый игрок, он теперь негодяй и карьерист? Глупости! – новый щелчок. – В-третьих, я никому из вышестоящих задницу не лижу и на штабную работу при генеральских персонах не лезу: то есть не делаю ничего такого, из-за чего мог бы лишиться уважения. Да, я хочу закончить войну капитаном, а лучше майором, но я же тружусь для этого, ра-бо-та-ю! Понимаю, с этой чертовой проверкой я залетел и не только сам вляпался, но и Уэлл-Уэлла подставил! Бог с ним, что из-за тупости рядовых так мог опростоволоситься любой из нас – это произошло со мной, мне и отвечать. Но я же никого не виню, а терпеливо и спокойно пытаюсь исправить ситуацию! Не понимаю, хоть убей не понимаю, что не так!
Донахъю уронил голову на скрещенные руки и какое-то время молчал. Затем, собрав нервы в кулак, закурил и продолжил:
- Черт побери, я никому не враг и не оппонент! Выйдет карьера у кэпа, у тебя, у кого другого – я первым поздравлю! За что ж-то так со мной? Но я, - лейтенант скрипнул зубами, - еще докажу, что я хороший офицер и боевой товарищ, а не падаль какая, которому чины важнее людей!
К вящей досаде Манго, привыкшего отстраняться от людей, это был не единственный случай, когда ему захотелось выговориться. Другой жертвой лейтенантских нервов стал Трещетка. Зная, что отец сержанта, как и самого Фрэнка, тоже служил в далеком крае снегов, и тоже защищал никому не нужную станцию со смешным названием Oboserska от озверевших орд болос, Донахъю чувствовал к подчиненному некоторую симпатию и душевное родство – как-никак, они оба повторяли путь своих родителей.
- Послушай, Трещотка. – офицер облокотился на ограждение борта. – Я вот никак в толк не возьму. Вот ты с рядовым составом общаешься больше, может, ты меня просветишь? Почему у них хватает мозгов бухать, когда не попадя, творить всякую дичь и вообще вести себя как имбецилы? Ведь если вести себя пристойно, служить ревностно и не косячить, можно получить гораздо больше. Не хотят – ладно, но так понять-то, что дисциплинированный и умелый отряд, где, например, каждый зазубрил способы устранения задержек пулемета, это их, вот именно их шанс закончить войну живыми и здоровыми! Так нет же, тупят и тупят, тупят и тупят, свинячат и свинячат, создавая себе проблемы! Ну разве так сложно – мозг отрастить и начать им пользоваться? Вот скажи мне, с твоей точки зрения, почему они такие? Только не говори, что дело в возрасте, - Манго сморщился, как от глотка уксуса, - ты сам не сильно старше их, но знаешь, что голова нужна, чтобы думать, а не чтоб на ней каску носить.
Но не только сам Фрэнсис инициировал беседы. Случалось, что и от сержантов прилетали вопросы, ставящие офицера в тупик. Когда Бэтмен внезапно заинтересовался погодой на день «Д», удивленный лейтенант прокашлялся и с интересом посмотрел на подчиненного. И что, скажите на милость, ему ответить? Офицеру не к лицу признаваться в том, что он чего-то не знает! А посему Манго ответил уклончиво:
- Погода, сержант, планируется ровно такая, как установили метеорологи, если только какой-либо внезапный циклон не настигнет остров. А посему готовься воевать в тех условиях, которые будут на острове. Или ты думаешь, что из-за мелкого дождика и легкого ветерка, например, отложат высадку? Лучше потренируй-ка своих орлов на действия в любую погоду, чтобы для них ничего не стало неожиданностью. Или ты думаешь, что всегда погода будет ясной и комфортной? Вопросы есть?
Впрочем, разговоры разговорами, скука скукой, а письмо домой Фрэнсис написать все же сподобился. Правда, вместо стопки индивидуальных писем предпочел написать одно: но зато сразу для всех.
Здравствуйте, мои дорогие!
Наконец-то я покинул место последнего пребывания, и сейчас нахожусь, как пишут про нас в газетах, «где-то на Тихом океане». Служба моя проходит отменно, и все возникающие эксцессы – куда же без них? – я с честью решаю: спасибо опыту в Компании. Знания и умения, полученные там, помогают мне тут, а то, что я изучу здесь, поможет мне дома. Так что не стоит за меня переживать: относитесь к моему отсутствию, как к затянувшейся командировке.
Я здоров и бодр, настроение и самочувствие на высоте. У нас хорошие командиры, опытные морпехи и, по сравнению с неприятелем, прекрасная современная техника, а значит, шансы каждого из моих людей вернуться домой здоровым весьма велики. Ну и мои тоже, конечно. Хотелось бы многое написать, рассказать, как я сравниваю свою службу с той, что была у отца. Кстати, папа, пользуясь оказией, передаю тебе привет и сыновьи благодарности за те уроки, что ты мне преподал, и за те рассказы о службе в снегах, что я, затаив дыхание, слушал. Они мне очень помогают. Скорее всего, письмо это ты получишь по почте, уже после того, как его прочтет Луиза, и будешь читать его вместе с мамой. Обними ее за меня крепко-крепко – я вас помню и люблю. А приеду, обниму самолично.
Луиза, надеюсь, у тебя все хорошо, и мое длительное отсутствие не нанесло непоправимого удара по семейным финансам. Знаю, что пишу это не в первый раз, но этот вопрос меня беспокоит по-прежнему. Если что не так, ты знаешь, что делать. Надеюсь, ты гордишься своим мужем и понимаешь, что я сделал все правильно. Как там Эд, растет? Здоров? Целуй его от меня и не забывай рассказывать, что папа бьет плохих япошек. Обнимаю и целую.
Флоренс… Ты все и так знаешь, дорогая сестренка. Ты у меня умничка и я знаю, что у тебя все хорошо. Все, что я хотел бы написать, но не могу, расскажу при личной встрече.
Скучающий по вам Фрэнсис Джеймс Донахъю,
любящий отец, муж, брат, сын.