— Так и говорят, — кивает Скрипач. — Хотя междометие "блядь" обычно ставят в конец предложения.
Он опять улыбается этой своей тупой улыбкой, из-за которой ему иногда хочется дать в морду. Но как-то не поднимается рука, потому что и так ясно, что скоро само пройдет. Естественным путем.
— Спасибо, — будто спохватившись, добавляет он. Хрен знает, за что. Видимо, за обещание сделать из него настоящего морпеха. Задачка-то, действительно, не из простых.
Айзек знает, конечно, что нет никаких "ступенек", как не существует ступенек между Землей и луной. Можно хоть ящик эклеров уволочь, хоть болтов нажраться так, чтоб потом ходить и гадить, будто тяжелый бомбардировщик. Сесть задницей на бочку с порохом и чиркнуть спичкой — вот так попадают на эту конкретную луну. Ну или не попадают, тут уж как повезет. Айзек думает, что готов попробовать.
(Он ошибается.)
Этой ночью Скрипач долго не может уснуть, хоть никто больше и не пытается накормить его бензедрином. Слушает тишину, рассматривает темноту, крутит в пальцах свою не очень-то счастливую монетку (ноготь привычно цепляется за царапину на аверсе — уродливый шрам на щеке Свободы). Айзек вроде как договорился с Богом, что Он не станет вмешиваться в эту историю с морской пехотой. Для чистоты эксперимента, потому что Скрипачу важно справиться самому. И все же время между грехами сегодняшними и завтрашними — это время молитвы, а от привычек трудно избавиться, так что он коротко благодарит Господа за то хорошее, что с ним случилось, и просит присмотреть за капралом, и за Наггетом, и за Стиллом, и за Сайленсом. Наверное, это не считается за слабость — он ведь ни о чем не просит для себя?
Глупо все это. Как там было?
"The young recruit is silly — 'e thinks o' suicide."
(Айзек не думал о том, чтобы сунуть голову в петлю, с того самого дня, как пошел на призывной пункт.)