Пробуждению Пол был даже рад — он бы и сам вот-вот проснулся, а то ведь тот холёный, с острым подбородком, уже подбирался к мочке уха, меняя оскал на кривую ухмылку.
"こいつ、明日に首吊りにして腹切り開き、見せしめにしよっか？兵卒皆共を楽しませなきゃ"
Вот что его ждало. А там, во сне — ещё ждёт. Снова и снова, пока не что? Не закончится война? Не закончатся чёртовы япошки? Не будет весь их поганый язык искоренён, не сожгут все словари и книги, не запретят само изучение? Чтобы не смог никто подойти к Полу в парке с ножом и петлёй и повторить жуткие слова...
Херня, конечно. Но отмахиваться от кошмарных воспоминаний всё ещё приходилось с усилием, как будто преодолевая сомнение. "А может всё-таки всех убить? На всякий случай..." Херня, конечно. Конечно. Конечно.
До построения с последовавшими разносом и открытием истинной причины странных взглядов в свою сторону Дроздовски о плохом больше не думал. Как-то так устроен он был (теперь? Всегда?), что если уж чем-то занят, то погружался почти полностью. Читает — весь в книге. Пишет — весь в чертах. Слушает про задержки пулемётов — невольно повторяет одними губами важные моменты инструкций.
А вот когда выяснилось, что он теперь ходячий недозрелый томат... вот тут Пол вообще потерялся, с минуту стоял как идиот и изумлённо хлопал глазами. Потом пришла ярость.
"Ну Билли, ну сукин сын! Ну я тебе устрою битву за Варшаву!", — думал Пол, отчаянно расчёсывая волосы пальцами в глупой надежде содрать с себя дурацкую краску (он как раз заметил такую же на руках "Дойче"), — "стоп, но ведь поляки-то в итоге проиграли! А я что? Проспал всю битву-то что ли?".
Проклятье, да при чём тут вообще были поляки! В Билли столько же немчуры, сколько в Поле Польши!
Так наступило понимание. "Дойчи" ведь всегда вляпывался в какие-то нелепые ситуации — Пол легко вспомнил, как у Смита на стрельбах клинило оружие и как он походя получил по морде от каких-то пьяных местных, недавно, у бара. А теперь вот спьяну всего себя чуть было на подполковника не исторг. Да его и пожалеть надо, а волосы что, ну побреется.
Вот только фазы отрицания и принятия Полу пропустили — погнали бегать, а к концу внезапных ночных физ-занятий крашеному бедолаге уже больше ничего не хотелось. Дойче? Здаров-иди-к-чёрту, козёл, завтра-увидимся, давай-не-кашляй, мудила.
Неумиротворённая злость проснулась в Дроздовски наутро, словно проклятый японский офицер со своими изогнутым мечом переселился в своего бывшего пленника и поднял его в мстительную банзай-атаку. Но сначала умыться и составить коварный план. Пол ничем не выдавал своего смущения крашеной шевелюрой, шёл с гордо поднятой головой и прямой спиной, кушал в столовой неспешно, держа миску навесу и поглощая пищу путём переваливания её через край прямо в рот. Жаль только вместо палочек вилка. А ещё жаль, что придумать ничего путного Полу опять не дали — после обеда началось дрючево без разгиба.
Круг! Полоса, барьер, стена, колышки, сетка, шины, по новой. Пулемёты! Ствол, короб, затвор, ударник, пружина, магазин, дальше. Задержки! Осечка, утыкание, перекос, подкрутка, бежать. И опять. И опять. И сколько ж можно?
Духа японского Пол потерял где-то уже между третьим и четвертым забегом. Наверно, поганец запутался в сетке, зажевался затвором пулемёта или просто был рассеян угарным потом работающих над собой морпехов. Если сперва Пол ещё посматривал на Билли с хитрым стальным блеском в глазах, то потом просто скользил по товарищу равнодушным от измотанности взглядом. Не до конца восстановившееся после малярии и пыток тело и так едва справлялось с тренировками, куда там лишним силам на соперничество. Дроздовски просто старался не перейти в какой-то момент на шаг, не запнуться и не упасть.
А вот про каску он шутки не понял. Да его-то в чём вина?! Что спал, когда надо спать? Что растерялся, сразу не указал на бурлящего вонючей лавой "Вулкано"? Потом-то краску он с пальцев уже смыл, хрен докажешь. А теперь сержанты не желали Пола и слушать. Ошизеть-не-встать!
Да, в каске было неудобно. Конечно, у всех хватало дел, и свежеиспечённый "Машрум" урывал моменты дать башке отдохнуть, ну не смотрят же те, кому больше всех надо, а свои-рядовые поди не сдадут. По первости, конечно, всё одно замечали большие лычки, ругали, даже ночью как-то застукали (повезло ещё, что каску Пол просто к краю кровати за ремешок привязывал, чтобы сверху полунависала, но кожи не касалась). Потом уже так не лютовали, хотя всё одно наказ помнили и отменять не собирались, суки. Приходилось Полу в самых погонистых местах скрывать польскую полу-гордость!