Чарли выскочила из душа быстрее, чем рассчитывала. Ни смутивший её поначалу застоявшийся воздух с абсолютно характерным душком, ни сбивший его металлический запах воды не принудили бы гостью покинуть уборную прежде необходимого, но о том, чтобы понежиться немного под этими «тёпленьким» потоком из распылителя, уже не могло быть и речи. В какой-то момент, однако, тело даже попривыкло, и Чарли волей-неволей смирилась с колючими ледяными струями, пробивавшими её до костей, но вскоре поняла, что сразу за смирением приходит онемение, а дальше, видимо, смерть. На этой станции опасности поджидали на каждом шагу, и двинуть кони можно было вообще от чего угодно, но сделать это в душевой было бы ну слишком позорно…
Так что, быстро покончив с планом «намылиться-смыть, намылиться-смыть» и наспех вытерев ноги — в этом ей очень пригодилось лежавшее на полу хозяйское полотенце — она вышла в комнату, обхватив себя за плечи, тут же покрывшиеся гусиной кожей, и сконфуженно став к полосатому боком. К счастью, долго ждать не пришлось.
Пытаясь наспех вытереться дрожащими руками, она молчала, наверное, больше оттого, что боялась не произнести посиневшими губами ни слова, и вполуха слушала, как склонившийся над ней Ричи бормочет какую-то ерунду про пользу холодного душа и тихонько взбивает её причёску, выжимая мокрые космы себе в кулаки. Шарлотта подумала, что опять долбанула бы ему по шарам, если б только не замёрзла так сильно. Она выпустила бархатную кромку полотенца из рук, когда тигр прижался широкой мордой ей к виску, вдыхая, как пахнут её волосы. Мягкие, сказал он. Мягкие.
Волосы у Чарли были что надо, это правда. И обнаруженный в туалетной стойке тюремный обмылок, неважно, как хорошо он пах, их, разумеется, ни капельки не заслуживал. Поглаживания её ладоней и белёсый завиток, что Шарлотта нечаянно оставила на его покатом боку, были лучшим событием, что вообще могло приключиться за его глицерин-вазелиновую карьеру. Лишённая выбора, впрочем, она вынуждена будет вернуться к нему ещё неоднократно, так что везучий сукин сын со временем весь изойдёт на пену и счастливо умрёт в её руках.
В руках Ричи она тоже как будто истончалась, от лёгкого смущения и почти физической скованности, но и они потихоньку испарялись вместе с влагой, оставляя там, где он прошёлся полотенцем, только тепло и непрошенное чувство уюта. Запахи её мытых волос и тигриной шерсти смешались, они дышали ими вместе. Так отпечаток чужого тела проник в её обособленный личный мир, и Шарлотта спокойно его приняла. Её не сильно беспокоило, что тигрёнок слегка заигрался, по третьему разу вытирая ей плечи, спину и бёдра, и когда он повёл пушистым краем ей по животу вверх, поглощённо массируя его, затем с боков и под мышками, и осторожно, будто проверяя её реакцию, обнимая и стискивая груди, она тоже позволила ему. Так полотенце медленно сползло по её плечам, и Чарли воспользовалась этим, высвободив руки, чтобы расправить тяжёлые волосы по спине. Она улыбнулась, думая о том, как тюремщик, который ещё вчера бил её с ноги в живот, сейчас обтирает, бережно, словно ухаживает за любимой драгоценной скульптурой. Улыбка получилась мечтательной — скульптура была живой, и сама быстро поддавалась этой заботе.
Это плохо. И этому лучше было положить конец сейчас, чтобы собраться с мыслями.
Она должна управлять.
Она. Не он.
— Я тебе тут наследила, — наконец тихо сказала Чарли, переступая с ноги на ногу и зарывая пальцы в мокрый ворс. Она положила ладонь Ричи на живот и мягко, но настойчиво, оттолкнула его от себя, выпутываясь из его объятий и второй рукой запахивая полотенце на груди. — Во что это ты играл?