Старик внимательно вслушивался в столь лицемерную речь Патаки. Его морщинистое лицо менялось в эмоциях по ходу рассказа. В начале Питеру даже удалось натянуть кривую улыбку, но когда речь зашла о похищении образцов, дед ахнул, закрыв рот руками.
Прокашлявшись в кулак после рассказа Патаки, старик протёр пот со лба.
- Да. Да. Возможно я знаю о ком идёт речь. В этих землях объявилась группа жестоких, ужасных людей. И если верить словам одного пыльного, они...
Дед не смог сдержать кашля.
- Пару месяцев назад они позабавились с девчонкой и бросили её голой в пустыне. Носить ребёнка в такое время — непросто. Наверно беременность ударила по иммунитету, и бедняжка заболела.
После небольшой паузы старик добавил:
- В последний путь с ней отправился её же собственный убитый горем братец, который эту историю мне и поведал.
Старику и в голову не пришло разъяснять фразу о последнем пути для Патаки, - за столько лет ему уже казалось нормальным и общепринятым, что заразившегося запирают либо в его доме (если таковой имеется), либо где-то ещё, - по этой причине этот округ и называется заколоченным.
И всем известно с какой именно "заколоченной" деревушки пошла подобная традиция. В первую очередь это делалось для собственной безопасности, ведь даже после попадания в голову заражённого, но ещё не обезумевшего человека, он может вновь восстать из мёртвых. А столь заразная кровь, при попадании на незащищённые участки тела, может заразит и самого стрелка.
- Впрочем, - прервал свои размышления кашляющий старик, - дай-ка я взгляну на фото поближе. Может быть я его с кем-то перепутал...
–
Ползунья, как и Салли, пыталась использовать уловки, то и дело переваливаясь с одной части лап на другие, чтобы создать гипнотизирующие, покачивающиеся движения. Однако это не помешало здоровяку вонзить лезвие в её голову.
Из под рассекающего плоть лезвия брызнула чёрная жидкость, а паучиха издала пронзительный крик, отшатнулась, и упала всем телом на холодный бетонный пол ангара. Попытавшись встать, она лишь вновь завалилась на бок.
Будто бы ощущая человеческую боль в нечеловеческом теле, ползунья захныкала. Её плачь и аханье были настолько громкими, насколько искажёнными. Проявлялась это искажение в своеобразных вибрациях и несвойственном грубом звучании.
Паучиха встряхнула головой, и на миг, - пока её волосы вновь не закрыли лицо, в её серых, краснеющих от гнева глазах, можно было разглядеть желание убивать.
Осознавая свою слабость, ползунья приняла защитную позу, расположив лапы одновременно перед лицом и телом так, чтобы блокировать возможную атаку спереди.
Паучки к тому времени уже ползали по всему телу Салли, впиваясь в его плоть. Крик матери лишь разозлил их, отчего они делали это всё яростнее и грубее.
В последнюю секунду паучиха едва слышно прошептала всё тем же исказившимся от боли и физических изменений голосом:
- Ты с-с-станешь кормом для моих детей!