Сложившиеся обстоятельства доставляли Андерсу гораздо большее неудобство, чем он был готов признать. Когда несколько месяцев назад в дверь небольшой квартиры над кондитерской, которую Харстаг снимал в доме на Свартбекьсгатан, постучали, писатель не мог даже предположить, насколько изменится ритм его жизни. На пороге стоял долговязый прилично одетый старик с ребенком при нем, но не прошло и двух мгновений, как юноша в ставшей сейчас уже привычной Андресу, но тогда в обезоруживающе грубой манере объяснил, что он, Петтер, был давним другом Ларс Харстага, и прибыл по адресу, потому что прослышал, будто бы на том же самом месте, что и почти 40 лет назад живет какой-то Харстаг.
Затем были долгие объяснения что отец давно уже обосновался в Стокгольме и не кажет носа (прости, Густав, вовсе не на твой счет шпилька) за границы города, а сам Андерс находится в городе всего несколько недель и занял старую квартиру по рекомендации Ларса - нынешний хозяин, которого старший Харстаг когда-то лечил от скарлатины, даже сделал сыну своего спасителя хорошую цены по доброй памяти. А после невероятный рассказ Петтера о том, что ему был седьмой десяток лет, а нынешний юный облик он получил благодаря проказе самой настоящей русалки, и теперь вынужден был всю ходить в компании косолапого дворецкого Охмана, чтобы избегать лишних вопросов. А еще, уже про себя додумал Андерс, чтобы кто-то мог защитить мальчишку, когда его своеобразная манеры общения доведет кого-то до рукоприкладства.
Густав не распространялся о своем прошлом, но Харстаг подозревал, что у него в прошлом есть схожая история, а значит, все трое искали ответы на одинаковые вопросы. Проводить расследование вместе было удобнее, но необходимость вместить в свою жизнь двух эксцентричных и совершенно чуждых ему людей и являлась главным источником дискомфорта для Андреса. Он привык работать один, привык жить один, привык молчать, иногда днями на пролет, но теперь все эти привычки требовалось сломать и научиться действовать сообща с новыми товарищами.
Результат, однако, стоил принесенных жертв. Тщетные поиски одиночки принесли плоды для группы, когда прошедшим месяцем они получили ответ из самого неожиданного источника. Линнея Эльфеклинт, дама весьма нездоровой репутации откликнулась на отправленную ей корреспонденцию в таких оборотах, которые не оставляли сомнения, что она сама Видит и, более того, готова поделиться доступным ей знанием, для чего и приглашает навестить ее в Приюте Страждущих Душ. Адрес заставлял подозревать, что прозрение Линнеи есть ничто иное как одна из сторон болезни, но интуиция подсказывала Андерсу - они на верном пути.
И вот теперь, стоя на мостовой и то и дело придерживая шляпу от порывов ветра, Харстаг наблюдал за тем, как вереница экипажей подъезжала к воротам Приюта, оставляя на мостовой перед высокими воротами цветастую компанию визитеров. Больше полудюжины человек, считая самого Андерса и его спутников, собрались на прием к безумной Линнее, и в голове писателя невольно возникали ассоциации с необычным чаепитием из романа Чарльза Додсона, на котором оказалась юная героиня. Подчиняясь порыву вдохновения, мужчина достал затянутый в плотную кожаную обложку блокнот из желтоватой самодельной бумаги с грубым, неровным обрезом страниц и стал делать быстрые пометки. По страницам ползли короткие червячки текста, иногда объединяющиеся в целые предложения, а также схематичные, в несколько линий, скетчи приюта и встреченных Харстагом личностей. К портрету юного Петтера, изображенного с нарочито самодовольным лицом, и грустного великана Густава один за другим добавлялись новые. Вот усушенный моряк с россыпью веснушек на щеках. Абрис лица и форма губа вышла слишком уж тонкой и он казался героем романтической повести, нежели пропитанным солью матросом, коим представал в жизни. Следом - хмурый брюнета с соколиным взором, который хищной птицей смотрит на каждого прохожего. Вот простоватый на вид мужчина с круглым лицом и приплюснутым носом, которого не смогла облагородить даже седина, и моложавый блондин с кристально чистой, безмятежной улыбкой, какие бывают только у новорожденных или священников.
Замедляя шаг через каждые полдюжины метров, Харстаг порядочно задержался, и прошел в больничный сад одним из последних. Его взгляд блуждал, стараясь ухватиться за самые приметные детали антуража, и, наконец, остановился на хозяйке приема. В пробивающихся через облака лучах полуденного солнца среброволосая женщина казалась нереальной, потусторонней, как будто она была древней нимфой, оставшейся и состарившейся на земле и теперь медленно, но неотвратимо исчезающей из реальности. Не умирающей, нет, но обращающейся в то, из чего когда-то вышла - дуновение ветра, шелест листвы и звон капель дождя.
Не оставляя вниманием Линнею, Андерс опустился в свободное кресло напротив нее с такой грацией, будто садился на королевский бархат, а не в плетеное садовое кресло, закинул ногу на ногу, привычным жестом разгладив складку ткани на брюках, и сложил руки на поясе. Потертый от частый путешествий блокнот покоился под ухоженными пальцами репортера, который приветливо улыбался хозяйке.
- Рад, наконец, встретиться с вами, фрю Эльфеклинт, - произнес писатель бархатным голосом. Только такой, глубокий, медовый, и мог быть у этого улыбающегося модника, - Андерс Ларссон Хартаг, литератор. Полагаю, я всегда Видел мир таким, с раннего детства, но осознал это лишь несколько лет назад и теперь ищу знание о истинном положении дел в мире.
Казалось, что мужчина недоговаривает что-то о своих мотивах, но раскрывать их прямо сейчас он не спешил.