То, чего ей так не хватало. Им. И ей, и Зверю, рванувшемуся с поводка стоило клыкам пробить вену. Горячая, вкусная, полная жизни кровь, со стойким привкусом табака, и довольной усталости. В нараставшем пульсе чувствовался ритм, игравший на языке вспышками дискобола. Рыжая пила и не могла остановиться. Не хотела. Кровь уносила ее с собой не то на сцену, не то в клетку той самой дикотеки, за которую вышла покурить разгоряченная танцовщица, туда, где люди растворялись в ритме танца, и где их заводила рыжегривая бестия.
Пить ее кровь было так же прекрасно, как отрываться в кругу света на сцене. Вообще, Джинджер никогда там не была, но теперь, кажется, знала каково это. И Зверь торжествовал. Он наконец заставил ее сделать то, чего хотелось ему. Он взял кровь и жизнь, подчиняя человеческую, кажется, девушку, и получая над ней полную власть. И это ощущение пьянило и его самого и Рыжую не меньше.
Горячая кровь обжигающей силой разливалась по жилам, даря Брухе подзабытое ощущение силы и торжества.
Когда Джи, наконец, оторвалась, когда зализала прокушенные ранки и опустила девицу на не грязный асфальтр, только тогда она поняла, что взяла слишком много. Поняла по довольной сытости, по приятной ломоте в разогретых кровью мышцах, по чувству торжества, что никак не хотело уходить, и заставляло ее губы изгибаться в довольной улыбке.
- Ты, блядь, издеваешься, - закатила глаза она, присаживаясь рядом с телом, и пытаясь нащупать пульс, - Марсель, какой же ты подонок.
Бруха выругалась, но скорее для виду. То, что подарил ей Зверь, это порочное наслаждение, все еще было с ней, и избавиться от этого чувства у нее не получалось.
Но девушка, потерявшая гриву рыжих, более ярких, и куда более искуственных чем ее собственные, волос, и изрядно побледневшая даже под толстым слоем макияжа, умирала. Умирала у ее ног, отдав ей все, чем жила, не только кровь.
Джи глянула на выход из узкой подворотни. Там, за границей света ее ждала ее жизнь, полная трудных задач, и чужих людей. И кровь и сила, растворенная в ней, была нужна Брухе, чтобы справится. Да что там, чтобы выжить. А здесь у ее ног умирала девушка (а девушка ли?) подарившая ей свой последний феерверк.
Рыжая тихо выругалась. Ее ладонь легла на обтянутый светлой шапоской затылок, а пальцы разжали зубы. Девушка ее дышала, а, значит, у нее был шанс. Становить ее Рыжая бы не стала. Но вернуть долг той, кто подарил ей вспышки дискобола и бешенный ритм она должна была попробовать. Клыки легко прокусили нежную и бледную кожу на ее собственном запястье, и Бруха прижала его к губам дивы, смазывая с них помаду и вливая в них жизнь.