Их эротичная игра, полная одновременно и глубинной чувственности, и поверхностной фальши, продолжилась, и Генри, отпив немного вина и отставив свой бокал в сторону, оглядел прекрасное тело своей супруги, тело, бледное, как слоновая кость, и столь же утончённое. Во взгляде мужчины читались желание и восхищение, с которыми наверняка смотрел на мраморное изваяние Галатеи мифический Пигмалион, и с которыми в былые времена смертные обычно взирали на Падших. Казалось, глядя на жену, Генри видел нечто большее, чем просто её человеческий сосуд.
Руки Ротштейна сами собой легли на плечи Ксин, а затем опустились ниже, почти смыкаясь за её спиной и помогая Убийце избавиться от лифа. После, когда женский торс наконец был обнажён, левая рука Генри опустилась на грудь его партнёрши, а правой он, обхватив Лэй за шею, вновь притянул жену к себе и снова пылко поцеловал. Прикоснувшись к губам супруга, Халаку на этот раз ощутила явственную жажду, которую вряд ли могло утолить дорогое итальянское вино.
Ротштейн отпустил супругу, и начал медленно расстёгивать пуговицы на своей рубашке, столь же белоснежной, как кожа Ксин. Вдруг, словно устав ждать, он с силой потянул за края рубахи, разрывая её, и пуговицы дождём посыпались на пол. Сбросив с себя верхнюю одежду, Генри тоже предстал перед Лэй наполовину обнажённым. Пусть Ротштейн и не был так крепок, как нью-йоркские боксёры или калифорнийские сёрферы, у него было относительно рельефное телосложение и довольно сильный пресс, бросающиеся в глаза. Расстегнув свои брюки, еврей слегка приспустил трусы, выпуская своего змея наружу.
Поймав виноватый взгляд жены, Генри криво усмехнулся.
— Кажется, сегодня ты была очень плохим демоном... — негромко сказал он, помогая Лэй стянуть вниз нижнее бельё и входя в свою супругу.