Алая жидкость сладостью на языке и легкой горечью на сердце оседала в организме: этом причудливом сосуде из костей и плоти. Мгновение длилось тягуче, словно медленно стекающая патока; а прикосновения Лэй: легкие, кончиков пальцев, случайные и фальшивые в своей стеснительности – обдавали могильным холодом, заставляя мышцы содрогнуться, а по коже пробежать мурашки.
Она медлила с ответом: флиртовала, позволяя легкому, еле уловимому стону сорваться в её губ; азиатка легко приподняла ножку, позволяя кончику каблука еле ощутимо уткнуться в колено мужчине. Она медлила с ответом, позволяя насладиться человеческими эмоциями, как наркоман очередной дозой сладкого наслаждения, каскадом адреналина разрывающегося по его крови. Медлила, позволяя своего восприятию вкусить каждую мелочь.
Легко отстранившись, Лэй не ответила. Вместо этого, приобняв себя за хрупкие плечи, несколько виновато посмотрела на своего супруга. Её взгляд был фальшивым, не внесшим искренности – в конце-концов, за маской уставшей и меланхоличной девушки прятался демон, сотканный из человеческой злобы. Это была уловка, своеобразная часть игры. Часть большего ритуала.
Наконец, тишину прервал шорох ткани: шелковая блуза азиатки опала вниз, сначала к ней на колени, а затем, еле уловимым движением руки, на пол, оставаясь лишь в лифе. Её неестественно бледная кожа казалась мраморной при лунном свете: Лэй предстала перед мужчиной будто античная статуя, в которую вдохнули жизнь.