Серое и гнетущее, терпкое, как крепкий алкоголь, мертвое в самый первый момент своего творения – Мир Мертвых пугал, но в то же время пленил своим потухшим иллюзорным мерцанием царства быстрых и мимолетных мгновений плоти по ту сторону Завесы. Ксин брела, быстро, легко, не взирая на бушующий Шторм, упиваясь и секундами покоя, и собственными воспоминаниями, питая свою гордыню и честолюбие; Мир Мертвых – творение Легиона Харона и его мастеровых стигийской стали, кузнецов реальностей. Там, где призраки, расколотые под давлением собственных страстей, видели лишь адскую муку безграничного и бесцельного страдания, а некроманты лишь угодья невольных рабов и тюрьму, Первый Якорь видела творение, подобно Божественному раю.
И она позволила ему пасть. Это было не безвольная, подверженная мукой мания уничтожать и развращать, но холодный умысел, пропитанной злобой к собственным собратьями: тем, что еще боготворили своего создателя, и тем, что сбросили свои оковы – в равной степени творение Якоря было пощечиной Харону, так и самому Господу. Мертвое, лишенное божественной искры, но прикованное собственной душой к холодной плоти творение – Восставшие были живее всех живых, но обреченные на вечную темницу. Интересно. Остались ли они бродить по земле, ненавидя, или гнев Ангелов добрался и до них? Об этом думала Ксин, вспоминая посланника, что только что встретила и что сбежал дальше, позволяя Буре себя утащить.
“В те дни люди будут искать смерти, но не найдут ее; пожелают умереть, но смерть убежит от них”, - шепотом произнесла Первый Якорь, разрывая ткань между Мирами вновь, позволяя теплу Мира Живых прикоснуться к ее коже. Ксин прикрыла глаза, мгновение собираясь с силами, взывая к маске Лэй Ротштейн.
“И царем над собою она будет иметь Ангела Бездны. И Имя которому…”
– Аббадон, – сорвалось с ее губ почти забытое имя, и по еще Ксин медленно стекала теплая, черная, цвета вороново крыла, слеза. Это был бред, просто оставленный обезумевшим призраком, пытавшимся найти утешение в религии. Ничего более. Так, по крайней мере, пыталась себя успокоить Ксин, ступая в собственную квартиру.
Манипуляции, полунамеки и полу-правда, брошенные секреты и убеждения, соблазнения и действия, будоражащие чувства людей и сводящие их с ума – это все было подлым оружием Дьяволов и Осквернителей, но далеко не холодным Халаку. Но Ксин это веселило и подобные игры позволяли ей чувствовать себя живой. Лэй лишь вяло вздохнула, несколько отстранено поглядывая из-за плеча своего мужа на разложенные карты таро; и тут же несколько разочарованно отстранилась. Легко извлекая из внутреннего кармана пачку сигарет, Ротштейн присела на угол стола. Ядовитый дым наполнил легкие, а уставший взгляд скользнул к раскрытому окну.
— Ну так, как прошёл твой день?
С черных губ сорвался клубок едкого дыма, когда Лэй подняла взгляд на своего мужа; девушка едва склонила голову на бок, словно наблюдая за ним, будто за статуей или картиной в галерее, изучая:
– Как обычно, – соврала она и улыбнулась, лунный свет подчеркивал черты утонченные черты лица. В конце-концов.
Это была игра.