Нож убийцы с нелепыми волосами ударил Константина в грудь! Евнух пошатнулся, и... И ничего. Никаких "и". На этом всё — Константин победил, даже не двигаясь с места.
Его взгляд встретился со взглядом ассассина, тот пытался отвернуться в последний момент, но не смог. Слова были произнесены, воля фурора была скованна, его тело было скованно: он так и замер в момент своего отчаянного выпада. Корпус повернут к Лакапину вполоборота, левая рука откинута куда-то за спину, правая выставлена вперёд, нож дрожит в её бледных пальцах, глаза полны страха. Что за жалкий тип.
Однажды, ещё когда он был смертным, на Константина как-то набросился один из писцов имперского двора. Эта старая развалина, полностью упустившая все свои ставки и даже жизнь в великой игре, видимо, решила в свои последние мгновения уподобиться достославному императору Адриану Августу. Тот, как известно, тоже некогда пытался убить человека письменным инструментом и даже смог как-то ослепить его. Так вот, как оно представлялось Константину сейчас, тот кричащий и плачущий идиот, до того как дворцовая стража утащила его куда-то, имел куда большие шансы повредить ему, чем этот непутёвый неонат. Ох, действительно, что за неумелый убийца. Должно быть этот Венсислав — или как там звали лидера фуроров — послал его в лагерь осаждающий просто для того, чтобы избавиться от бесполезной обузы...
По правде сказать, теперь, когда опасность, показала себя иллюзорной, а сам глупец-убийца был должным образом скован злым оком антонианца, Константину не хотелось делать со всем этим чего-то большего. Пустые усилия. Если этот недоумок показатель того, что ждёт атанатов в башне, то, может быть, столь важному господину, как Лакапин Ангел, не стоило и напрягать себя. Точно же, Дионисий и Таврос, когда он, наконец, решит взяться за дело, и сами со всем справятся. Возможно... Возможно, Константину следовало вернуться в командирский шатёр и прилечь? Может быть, почитать что-то? Ему что-то не особо хотелось... ах, что-либо делать. Может же столь великий и знающий человек, человек столь многих забот, иногда отдохнуть? Никто не мог бы упрекнуть Константина за час или другой столь заслуженных неги и покоя! Да, определённо, никто... Или же... Или же нет? Может быть... Может быть... Ах, пустое!
Эти и подобные им мысли распространялись в разуме и по телу Константина Ангела, будто бы они были ядом, нанесённым на пробившее его кожу лезвие...