Дионисий умел ждать, когда было нужно. Умел подолгу смотреть, скрываясь в тени, и помногу слушать, не проронив ни слова, умел терпеть боль и сдерживать собственные эмоции, когда подобное было необходимо. Но одного урождённый ромейский аристократ не умел делать некогда — терпеть насмешки от презренной падали, стоящей на иерархической лестнице ниже самого византийца. Дерзкие речи развязного посла явно разозлили надменного Федроса, но ничуть не меньше они разъярили Ласомбра.
— Позволь мне рассказать, что случится, если ты не согласишься на наши условия, щенок, — ледяным голосом, буквально сочащимся ядом и желчью, но в тоже время отличающимся стальной твёрдостью, вдруг ответил гонцу до этого молчащий Дионисий. — Мои спутники люди набожные, они чтут божьи заповеди. Впрочем, к твоему несчастью, я куда больше вдохновляюсь красноречивыми строчками из Ветхого Завета, чем они. Слушай и запоминай, неверная собака.
Дионисий пристально взглянул на гонца, и губы Мастера Теней растянулись в кривой усмешке.
— Если вы продолжите стоять на своём, мы выпустим кишки всем нашим пленным, захваченным в недавнем бою, и развесим этих бедолаг на ветвях здешних олив. Потом мы войдём в вашу крепость, сколько бы жертв это за собой не повлекло, и вырежем всех вас как свиней. Тебя и прочий сброд из окружения твоего царька мы освежуем и насадим на копья, после чего обмажем мёдом и бросим во дворе бастиона. Перед восходом солнца мухи и оводы слетятся на медовых запах и вдоволь попируют на ваших телах, а затем знойный солнечный диск довершит дело.
Всё время своего монолога Дионисий пристально смотрел собеседнику прямо в глаза, словно пытаясь заглянуть тому в душу и буквально вывернуть наизнанку. Это был холодный пронзающий взгляд, не менее острый, чем копья, на которые грозился насадить варваров "придворный купец". Дионисий привык иметь дело с людьми, играть на их желаниях и страхах, чтобы продать им свой товар и свои услуги. Сейчас он пытался заставить испугаться не клиента, конкурента или должника, а вражеского гонца, но сути это не меняло. Свои страхи есть у всех, даже у воплощённого ужаса ночи...
Тени вокруг говоривших зашевелились, вытягивая чёрные эфемерные щупальца в сторону наглеца и извиваясь вокруг, аки ядовитые змеи. Сама же Тень Дионисия словно бы выросла в размерах, угрожающе нависая над посланцем варваров. Если ты предлагаешь пряник, надо быть готовым показать и кнут. Глаза Мелиссино, казалось, горели каким-то воистину дьявольским огнём. Мрак сгущался рядом с чересчур грубым наглецом-северянином.
— Думаешь, ты можешь быть крепок? Мы сломаем тебе кости от кончиков пальцев ног до рёбер включительно, и тогда посмотрим, успеют ли они срастись до восхода солнечного диска. Думаешь, ты бесстрашен? Мы заставим тебя кричать от страха как муслимы африканскую наложницу. Мой брат сказал, что весь твой вид — оскорбительная пощёчина. Он не привык отвечать ударом на удар, но ты, ты всё равно должен ответить за свою дерзость. Бойся нас, ничтожество, катись туда, откуда пришёл, и на коленях моли своего вождя принять наши условия, ведь ваши жалкие жизни зависят только от милости брата моего.
Мелиссино нужен был бой, и он рассчитывал его получить. Так или иначе. А заодно поставить на место диких фуроров и продемонстрировать братьям свою преданность общей цели и принципиальность в защите чести и достоинства котерии. Оливкавая ветвь и голубь мира?.. Пфф. Ну уж нет. Сегодня бастиону и его окрестностям суждено было обагриться кровью врагов Троицы. Угрозы Дионисия не были пустыми словами. Может быть, византиец немного преувеличивал, но тем не менее он намеревался воплотить в жизнь то, о чём говорил, и его пугающая решимость и отнюдь не человеческая жестокость в отношении забывших всякие приличия дикарей действительно могли ужасать...