Расчёт Федроса, побудивший его игнорировать варварские угрозы, оказался верен. Выстрела или каких-либо ещё действий со стороны чудовищного лучника не последовало — ни через шаг, ни через два, ни в ходе всего протяжения краткого, но тревожного пути михаэлитового коня. Двое меньших каинита по его сторонам, впрочем, прямо-таки изошлись в гневливых криках. Что конкретно они там кричали, этого сын Афанасия не мог понять. Всё же он был знаком лишь с цивилизованными языками: с языками императоров, поэтов, халифов и лжепророков. Его учёность не простиралась на дикарские наречия. В любом случае, он мог слышать, как цимици одёрнул своих прихвостней короткой острасткой, и те замолчали.
Он мог видеть, как откуда-то снизу на парапет к варварам поднялось ещё две фигуры. Он видел, что одна из фигур была животным. Карпатской рысью, если тореадор рассудил правильно.
Вторая была бледной рыжеволосой женщиной в какой-то странной броне. То была и не кольчуга, и не корселет и даже не гамбезон, но панцирь, поножи, и нарукавники, полностью сделанные из ставшей твердой кожи. Эта выдубленная кожа была покрыта заклёпками непонятного назначения и функции. Видимо, что-то цимиское. Возможно, женщина так же, как и вожак, принадлежала к этому клану, ибо она была неестественно хороша собой.
Ну что ж, наш герой был в трёх десятках метрах от врага. С башни на него взирали пять пар хищных глаз.
— Ещё архонтов, — услышал Федрос главаря фуроров. Теперь, в отличие от предыдущего раза, он говорил без какой-либо видимой интонации. Это было даже несколько странным для острого слуха михаэлита. Он привык слышать даже самые тонкие оттенки чувств в речах своих собеседников.
— Если я правильно помню своего Ареопагита, то Михаил командует всеми небесными чинами третьей сферы, а значит у него в подчинении ангелы, архангелы и ещё архонты. Отвечая на ваш вопрос, благородный господин: мы паломники. Но правильно ли я понял вашу родословную? Вы седьмого поколения от Каина — это вы говорите?
*****
— <Всё будет сделано, бог земной плоти!> — пискнула мышь-матушка, отправляясь в полёт. Как мог понять "кормилец", его наказ осел в малёхонькой головке зверька глубоко и прочно, и тот попытается выполнить со всем рвением и прилежностью, могущими оной махонькой головкой быть произведёнными.
— Да, — сказал Поликарп, провожая растворившуюся в ночных небесах нетопыриху взглядом. — Да-а! Мы должны послать к ним зверей-соглядатаев! Ответим им их же монетой! Ха-ха!.. А-а-а-а... Ах-ха...
Монах угрожающе махнул кипарисовой тростью куда-то в сторону затемнённой башни, вставшего перед ней белого всадника и его свиты. Секундное возбуждение, впрочем, было именно что этим — секундным. Тут же плечи обитателя разгромленной обители святого Ираклия вновь поникли, а его голос стал скорбным.
— Но послушайте, брат Ливелий... Вот пустимся мы сейчас в обход, да? Ублюдки в крепости не посчитают ли, часом, что это какой-то обходной манёвр или какое-то такое же военное действие против них? Я не особо многое смыслю в воинской науке, но они ведь могут сейчас напасть на господина Федроса, если посчитают, что что-то вокруг замышляется против них, нет? Он так близко приблизился к этим проклятым стенам. А тут не так много укрытий, чтобы мы могли сокрыть наше расследование... Нам точно нужно идти делать все прямо сейчас? Может, благоразумней будет повременить, пока господин Федрос не закончит со своими разговорами и не вернётся в лагерь? Если там обсуждается освобождение моего господина аббата, я не хочу ничему помешать...
*****
Слова Дионисия, пусть даже они и были подкреплены прирождённой силой клана ночи, как кажется, не возымели особого действия. Хоть воля ласомбра и вошла в варвара, хоть Мелиссино и чувствовал, что коснулся чего-то позади глаз и разгневанного лица фурора, его приказ попросту остался не понятым. Не понятым и почтённым. Варвар просто разразился ему в лицо очередной тирадой оскорблений и богохульств, смешанных разлетающейся во все стороны кровавой слюной.
— Ага! — протянул наблюдавший за этой сценой Констанций. — Все. Теперь мы можем быть уверены, что пройдоха не говорит по-гречески.
По всей видимости, вентру посчитал оплошность Дионисия не оплошностью, но преднамеренной попыткой установить истину — пусть и простую, и малую, но всё равно важную для дальнейшего хода допроса. Ну, или же, по каким-то причинам он воин решил бросить этот небольшой дар поддакивания в сторону торговца, позволив тому даже в малом не потерять лицо. Возможно, то был жест доброй воли и предложение союза. Возможно, Констанций Тибериос был просто в хорошем расположении духа. Возможно, тут и не было никакого такого скрытого двойного дна, и он просто сказал, что думает — и не следовало думать об этом более.
— Клыки, вы говорите, мой добрый господин? — продолжил антонианец, смотря уже на Ангела. — Да, клыки. Клыки. Хорошая идея. После того, как вы закончите, тогда.
Констанций Тибериос говорил так. Затем он ещё раз ударил фурора по лицу, на этот раз каблуком ботинка. Он выкрикнул что-то явно оскорбительное и презрительное в его сторону. Он сказал Тавросу, что исправно передал негодяю варяжское послание — и он отступил в сторону, оставив основную сцену за Ангелом.
Для евнуха все было просто. Он сказал свою команду, ей подчинились. Может быть, не так безоговорочно, как он привык — было всё же что-то дикое и непокорное в этом... ах-ха, дикаре. Его было не так просто направить на путь признаний, и исповеди, и раскрытия своих воинских секретов. Но и Лакапин не был простаком. Нет. Он поборол сопротивление воли варвара, он заставил его говорить, он услышал ответ.
Константин очень удачно угадал слово, когда потребовал от фурора рассказать именно что о своём "лидере". Именно оно — а не, к примеру, хозяин, сюзерен или господин — было здесь наиболее применимо. Гроздан, а именно так звал себя налетчика (видимо, в честь нескольких небольших винных пятнен на его покрытых густой щетиной щеках; приблизившись к пленнику, царедворец различил эти родимые знаки, не исчезнувшие даже после смерти), следовал за каинитом, зовущим себя Венсиславом.
Говоря о нём, он использовал славянское слово, более всего подходящее для описания успешного и уважаемого своими людьми главаря шайки разбойников или лидера группы молодых воинов, отправившихся в соседние земли в поисках славы и добычи. Венсислав — по словам фурора, чьё имя на языке болгар означало винную гроздь — был могучим воином, потомком клана ваятелей, внуком воеводы Мирншеу и сыном его главного капитана Рислаза. Венсислав был хорош с мечом и палицей, ещё более хорош, когда дрался без них, своими острыми когтями, и совершенен, аки какой-то полубог, когда он стрелял по врагам из своего ужасающего лука. Он был хитёр, как колдун или жрец дракона-бога смерти Велеса. Его главной консортом-фавориткой была самая прекрасная женщина на свете.
Сверх того евнух узнал, что за Венсиславом следовало больше вампиров, чем можно было сосчитать по пальцам одной руки — почти столько, что потребовались бы пальцы обеих рук. Их число, возможно, и поуменьшилось несколько в последние дни из-за предательских происков вас, сучьего племени, породившего Константина и его любовников-мужеложцев — из-за козней ромеев. Одного выродка этого порочного племени Венсислав уже посадил на цепь. Но это не было важным. Верные гули были возвышены к бессмертию на место павших. Венсислав и его люди пришли сюда, потому что им надоело проливать кровь в войнах правителей, лишённых чувств и чести, таких как воевода Мирншеу и его кузены. Они обретут здесь славу, богатство, а также вотчину, которую смогут назвать своей. Они загустят свою кровь, напившись из сердец развратных, слабых, болезненных и женоподобных старейшин. Конкретно Гроздан планировал сожрать душу глупца в золотом шлеме, который, должно быть, был очень хорош, буде он полностью одоспешен и вооружён, супротив старых визгливых женщин, но против настоящих мужчин — только если они связаны и окружены.
На этом моменте Констанций Тибериос вновь полез бить фурора...