Беседа в просторном шатре Тавроса текла своим чередом, и Дионисий, благодарно кивнувший в своё время в ответ на любезное предложение Тавроса присоединится к допросу, сейчас всё больше слушал и помалкивал, стараясь не только следить за ходом разговора, но и подмечать тонкие детали, указывающие на перемены в настроении говоривших и их отношение друг к другу. Содержание беседы касалось судьбы уничтоженного монастыря, которая, честно говоря, не слишком волновала сейчас Мелиссино, хотя он и понимал, что, если подобная участь могла настигнуть обитель старых вампиров из семьи Троицы, то от подобного мало кто был застрахован, и что, возможно, в разгадке причин произошедшего спрятан ключ к пониманию истинных стремлений и мотивов варваров. Несмотря на это, однако, детали случившегося сейчас мало занимали ромейского аристократа (коим, несмотря на определённого предубеждение и даже пренебрежение к своей персоне со стороны прочих сановников из-за занятий торговлей по прежнему считал себя Дионисий), больше занятого мыслями о грядущем штурме и успешном захвате или устранении фуроров. Но если содержательная часть разговора мало занимала Мелиссино, того же нельзя было сказать о её эмоционально-чувственной составляющей. В ходе разговора наблюдая за остальными Детьми Каина, Ласомбра отметил несколько важных вещей.
Во-первых, Ливелий и Поликарп похоже сейчас находились в некоторой конфронтации, и поскольку второй явно темнил, а первый был несколько лучше знаком Мелиссино, в этом конфликте Дионисий в случае необходимости был готов поддержать Обертуса — не столько чтобы помочь тому докопаться до правды, мало Дионисия волновавшей, сколько чтобы улучшить отношения. Не зря нынче говорят, "не имей сто скифат..." И тот факт, что не слишком симпатичный Дионисию Федрос тоже выступал на стороне Ливелия, лишний раз показывал, что портить отношения с рослым Цимици сейчас определённо не стоит — а то, в одну прекрасную ночь, этот самый Цимици может и подстеречь Мелиссино в тенистом переулке, а там уже неизвестно, какая судьба будет ждать обоих кровопийц.
Во-вторых, Константин, похоже, тоже не был в восторге от манер и поведения Михаэлита, а также столь же молчаливо и внимательно наблюдал за ходом расспросов, что вновь навело Дионисия на мысли о некоторой общности его характера и интересов с характером и интересами евнуха. Константин мог стать очень полезным союзником, и Дионисий вновь мысленно отметил, что позже Ангела нужно будет непременно узнать получше. Следил за словесной баталией и Таврос, но его подобное каменной маске лицо не позволяло сказать наверняка, о чём сейчас думает варяг...
Итак, Дионисий сидел, слушал, думал и пытался понять, во что-же могут вылиться сегодняшние события для немёртвого сообщества Константинополя и не летят ли тучи на Второй Рим не только с юга и востока, но и с севера. Что-то подсказывало Мелиссино, что на Византию надвигалась буря. Война, в которой Троице понадобятся любые союзники и лишних друзей не будет. И в этом шторме Ласомбра Венеции могут наконец рассчитывать на обретение желаемого статуса. Подумав так, Дионисий невольно слабо улыбнулся, но потом вернулся к действительности и с любопытством взглянул на Поликарпа, ожидая, как тот ответит на последний вопрос Федроса.