Оседающий ещё в воздухе, рвущийся и ломающийся, как оставленный на лютом морозе стиранный пододеяльник с пошитой по нему хризантемой, вражеский дирижабль отчего-то вызвал в Людмиле не радость, а страх. Ей показалось, будто и с «Казимиром», встретившим выстрел упрямым лбом, начало происходить ровно то же самое. Снаряд попал где-то совсем рядом, перекосив внутреннюю конструкцию, отчего пол буквально ушёл у княжны из-под ног. Огромный цеппелин дрогнул и покачнулся, словно, до того мягко плывущий по горизонтали, напоролся на невидимый риф. Лобовое стекло кабины треснуло, и внутри завыл ветер, дёргая Людмилу за волосы и широкий ворот.
— Колонну! Колонну уничтожить! — кричала она, борясь с ветром. — Заходи на атаку!
Рулевые вцепились в штурвалы, пытаясь справиться с непослушным дирижаблем. В переговорных трубах шумело многоголосье — а может так княжне казалось в начавшейся всеобщей суматохе. Кто-то как будто звал её, справлялся, живая ли, а она в ответ грозилась всех яшмонцев разнести и гнать до самого императорского дворца, а со своих три шкуры спустить, если сейчас же порядок не наведут.
И то ли угрозы её так подействовали, то ли боевой настрой, а может чжермецкие вояки, включая самого «Пана Казимира», и без того прекрасно знали, что делать, но скоро дирижабль начал снижаться и наводить орудия на потрёпанную, но всё ещё ползущую в сторону чинкайцев автоколонну.