Это было не особо дорогое заведение, а потому посуда здесь не отличалась изысканностью и шармом царских ресторанов. Но я редко была в роскошных обеднях, и для меня было что-то ласковое и уютное в этих темных тарелочках, замученных ложечках и старательно начищенных чашечках. Благодарно улыбнувшись уже в спину официантке, я по привычке отметила ее легкую грацию, скрытую под униформой и предназначенную явно для молодых людей, сидящих тут. Сладкий аромат чая заполнил мой маленький мирок, ограниченный столиком, и умудрился даже вытеснить приторные благоухания кофе, так часто заказываемого местным контингентом. Прислонив ладонь к пузатому стакану, я впитала в себя его тепло и задумчиво поковыряла ложкой торт.
Я всегда любила есть не спеша, растягивая удовольствие от каждого глотка, наслаждаясь послевкусием еды, даже если та была не особо приятна. Удивившись дивному вкусу медового торта, я продолжила кушать, посылая робкие взгляды на посетителей из-под своих вихренных ресниц. Мысленно я пожалела, что не ношу очков – они хоть как-то, но смогли бы скрыть мои пытливые глаза. А я очень смущалась, если кто-либо из людей перехватывал мой взгляд и вопросительно смотрел в ответ. Тогда мне хотелось провалиться куда-нибудь подальше, желательно под мощеную плитку земли.
Порадовавшись тому, что хотя бы волосы я не убрала, и они могут скрыть мой смущенный румянец, я осторожно уставилась на влюбленную парочку. Я завидовала им такой хорошей и доброй завистью, что самой стало боязно. С самого детства я верила в Единственную и Большую любовь. Эту веру в меня вселили родители. Любовь до гроба. Святое чувство, способное рушить горы, сушить моря и топить континенты. И чувство это обязательно идет с тобой под руку до самой смерти. И больше никто и ничто не нужно, только взгляд такого же сумасшедшего человечка рядом, как и твой. И пусть вокруг все твердят о строгом рационализме, о не прекращенном прагматизме, пусть они, эти жвавые циники, подавятся своими теориями парадоксов. Я им не верила никогда. Я верила той прозрачной сущности, что билась в моей груди и упорно твердила о бессмертной любви, любви, для которой нет границ. Вот и в этой паре я увидела тень и следы именно этого чувства. Я не хотела знать, какие ссоры случаются между ними, какие обиды загораются в них порой. Мне было наплевать на то, сколько еще они будут вместе. Зато я ловила сейчас взмахи ее головы, прикосновение их рук, проникновенные взгляды друг на друга и понимала, что ради этих глупостей, наверное, многие и живут. Живут наперекор всему, просто чтобы услышать три банальных слова – я тебя люблю.
Улыбнувшись сама себе, я прислонилась губами к чашке и глотнула теплую, освежающую жидкость. Как смешны, наверное, мои мысли. Я ведь сама никогда не любила. Даже не знаю как это… отдать себя всю другому человеку. Но, тем не менее, так открыто и уверенно об этом рассуждаю.
Отвернувшись от пары, я сосредоточилась на уничтожении торта и приступила к пирожным, вытягивая начинку и стараясь не запачкаться сгущенным молоком и плавленым шоколадом. Снова подняв глаза, я быстро проскользнула ими по залу, выискивая что-нибудь интересное, и остановилась на странном мужчине, который в упоении поглощал свою книгу, как я поглощала пирожные. Все в нем манило и привлекало меня – от внешности, до задумчивой глубины выявленных чувств. Очень харизматичная личность. Засмотревшись его гладкими, красивыми чертами лица и запутавшись в прядях волос, я даже забыла о еде, стараясь запомнить каждый штрих, столь странной внешности. Его очки мне явно напомнили вторые глаза Уилла – такие же круглые. Только вот цвет настораживал и завлекал.
Мне хотелось запомнить все в нем, чтобы возможно, прейдя домой, взять чистый холст и натушевать углем свежий эскиз. А может сразу и зафонить его, пока память горяча и надежна. Он бы занял достойное место в моей собственной галерее мимики и лиц. Я бы придумала ему замечательную историю, рассказав кистью о том, как он любит вечерами сидеть у палящего веки камина, положив одну руку на шершавый переплет древней, ветхой книги, а другой обнимая шею высокого, мраморного дога. Я бы рассказала о его привычках, например, тушить крупную сигару мальборовских равнин о дорогую столешницу из красного дуба, оставляя на ней следы своего яркого и праздничного существования. Возможно, я бы даже придумала ему пару… например изящную, словно статуя, фотомодель… нет, не хочу. Тогда мне было бы слишком завидно. Лучше пусть он будет одиноким, как и я.
Грусть незаметно подкралась и схватила своими острыми щупальцами. Лицо мое, наверное, слегка посерело со стороны, превращаясь в печальную маску. Оторвав пресыщенный взгляд от выточенного лица мужчины, я мрачно уставилась в остатки чая и предпочла побыстрее покончить с едой. Демонстративно звякнув ложкой по пустой тарелке, я подозвала официантку и вместе с просьбой посчитать заказ, выставила ей новый на вечерний ужин для Уилла. Покопавшись в меню глазами, я решила что рис с овощами, подлива из свинины и говядины, салат с каким-то странным названием «Giollet» и кусочек того же торта, что я уже отведала, будет в самый раз для брата. Хотя… он никогда не наедался так, чтобы был полностью доволен. Поразмыслив, я еще добавила к общему заказу запеченную под виноградом форель.
Удивленная официантка удалилась, а я уставилась в окно, ожидая заказ и выглядывая Голда.