После смерти Санс, я переехала жить назад на поверхность – на сей раз в собственную квартиру прямо над "Тройным Клевером". Связано это было не только и не столько с какой-то моей сентиментальностью, сколько с демонтажом космического лифта, на котором я обычно ездила на работу. Моя страна в очередной раз разоссорилась со всеми соседями, и это закономерно сказалось на объеме торговли. Тем товарам, что нужно было перевозить кризису вопреки, вполне хватало четырех экваториальных ростков, а пассажиры были вынуждены довольствоваться – дорогущими – полетами на челноках. Пришлось выбирать: или жизнь на орбите, или "Клевер".
Из хороших новостей: когда из города ушла торговля, природа начала очищаться. Вернулись высокие цены на недвижимость, а вслед за ними – урбанисты с глазами горящими. В 62-м году на месте исчезнувшего лифта вырос шикарнейший мемориальный сад им. Уршанаби, с водяными лилиями и толстенькими полуручными выдрами. Местные жители – в массе своей вчерашние космонавты и механики – продолжили чудить и создавать району дурную репутацию, но даже у них, кажется, из ниоткуда прорезалось чувство прекрасного. Тут и там на подоконниках и возле подъездов выросли кадки с разнообразными розами, акациями, кипарисами и плющом, а прямо перед спуском в лаунж на расширенной дворовой площадке посадили огромный вечно-рыжий клен. Что самое главное: землю и даже щели мостовой засеяли низкими травами, из-за чего из города почти пропала пыль, вечный бич Эреха. До своего спуска с небес на землю, я даже и не замечала, как преобразился город, как он сделался комфортен и безопасен. И даже наркотический профиль моей работы изменился к лучшему: гости "Клевера" все больше заказывали себе кофия и все меньше – алкоголя. Те же, кто все-таки приходил в лаунж за спиртным, перешли с виски на белые вина. Я работала в свое удовольствие, попутно раскладывая карты всем желающим.
Я решила, что будет даже красиво, если моя последняя молодость придется на это белое время.
Не тут-то было.
* * *
Май 2165-го года.
Над душным от жары городом висели нестройные ряды идущих с гор туч. Дождей почти не было: темные облака, дразня, уплывали в сторону моря и взрывались грозами в какой-то сотне километров от моего района. Оттуда приходили сообщения о настоящих наводнениях, каких не бывало уже сто лет: у кого-то смыло дом, у других – детей. Летом, дожди придут и к нам. Я сидела и со смутной тоской дожидалась своей очереди строить перед "Клевером" песочные баррикады.
А ведь вместе с августовским дождем придут политиканы, у которых зимой выборы в парламент, с предложениями нативной рекламы и спонсорства. Мне в этом плане с "Клевером" не повезло: в нем было неудобно проводить всякие конференции и сходки, зато вот повесить где-нибудь голографический плакат или подкормить недоинфлюенсера-бармена – милое дело. И самое обидное: политическим мальчикам платят хорошие премии за каждый успешный контракт, поэтому они вертятся так, что никакие спам-фильтры не спасают. Пока я не стала менеджером, мне было и невдомек, сколько нервов Рауль тратил во время сезона дождей и рекламы.
В этом году раньше всех проснулась партия "Море" в лице одного из своих лидеров Сеола Карнеги. В обычное время это был безобидный оппозиционный клуб толстеньких либертарианцев, которые ни на каких голосованиях за последние лет восемьсот не набирали и десяти процентов. Госадминистрация их терпела и даже по-своему любила, поэтому иногда, когда денег было мало, я в прошлом их рекламу даже брала. Но только примерно каждые шестьдесят лет (обычно после какого-нибудь кризиса) в их среде загорался безудержным энтузиазмом какой-нибудь моложавый революционер, который рвется люстрировать и разбомбить все что движется и не движется соответственно; Карнеги тому отличный пример. Конечно, лет через двадцать активной деятельности молодость у такого мальчонки (а это всегда мужчина) из одного места проходит, и Море успокаивается. Но только пока бунтарь не отбунтовался, рекламировать его – себе дороже.
Карнеги избрал вектор атаки через инфлюенсерство. Он откуда-то вообще с другой стороны планеты проведал, что я читаю таро, и решил, что вот она: золотая жила. Одна беда: пока я сижу в подвале, аудитории у меня нет никакой. Но разве же это повод оставить гадалку в покое? Давайте сделаем ее видеоблоггером, построим ей целый канал! Пусть, значит, учит людей мудрости карт, а попутно двадцать пятым кадром делает из них зомби.
Я удаляла его письма. Добавила во все черные списки. Надрессировала помощников удалять не глядя все, что раздастся со стороны Моря. Он же все упорствовал, пока в один прекрасный день не явился в "Клевер" собственной персоной. Молодой денди в своих светлых брюках и жилетке поверх синей рубашки с закатанными рукавами, с дорогущей стрижкой на голове и в пластмассовых шлепанцах на ногах, он увидел меня за стойкой и тут же активизировался. Я мельком увидела на шее у него "Аверу", которую он обычно не надевал. Вспомнилась одна из функций колкона: усмирять мужей, что дали волю кулакам.
– Налейте, пожалуйста, пинту вишневого пива, – обратился он ко мне, подсев к стойке.
– Предупреждаю: будете приставать, вызову полицию. Наш лаунж место вне политики, мы не берем рекламу от экстремистов.
– Я не за рекламой в лаунже прилетел, – сказал он, почему-то усмехнувшись, и перевел взгляд с оседавшей пивной пены прямо на меня. У него были холодные глаза цвета стали.
– Меня не интересует карьера блоггера, у меня профессия есть. Таро – мое хобби.
– Мне не нужен блоггер-таролог. Мне нужен урбанист.
Такого подхода я, признаться, не ожидала. На каком-то уровне Карнеги захватил мой интерес, и он совершенно очевидно это понял. Отхлебнув пиво, он заговорщицки склонился над барной стойкой и продолжил негромко:
– Ваше имя Жасмина Гипатия. Вы санкционированный биотехник с 2048-го года, генный лингвист. По специальности не работали, находились на иждивении у жены до февраля 2160-го. Искренние соболезнования. Той же весной вернулись на камни, и буквально через два года на месте руины лифта вырастает самый большой сад на планете. Озеленение, жентрификация, биоэнергетика – все это пришло за вами. Мой аргумент, Жасмина, состоит в том, что я не предлагаю вам стать инфлюенсером, вы уже инфлюенсер. Я предлагаю вам алиби – и свою поддержку.
– Я не имею никакого отношения ни к саду, ни к чему вообще. Я занимаюсь лаунжем.
– Именно. Море делало социологию и нашло в прежде-промышленном районе аномальные пики интересов: озеленение, оккультизм, человеческий супрематизм, Верениканка. Все это при совершенно нейтральных элитах и лидерах мнений. Время возникновения аномалий совпадает с моментом вашей иммиграции из Лабиринта, хотя вы никаким очевидным образом с общественным мнением не связаны.
– Стоп, Верениканка?
– Да. Тамошние искусство, культура, сериалы. Ничего, казалось бы, предосудительного для человека... вашего возраста: РУДА только недавно разругалась с ВК. Но мы подняли архивы, – он сделал драматическую паузу и поднял бровь, на его лице снова заиграла та самая холодная усмешка. – И оказалось, что Жасмина Гипатия была единственной выжившей после атаки на площади Коньков осенью 2060-го. Ту атаку часто приписывают шпионам калифата.
– Вы лжете, я выжила не одна. В тот день почти все разошлись по домам, погибли только люди без колкона.
– В точку. Хотите узнать мою теорию? То была не атака: по крайней мере, не основной удар. То был эксперимент, чтобы найти и отобрать вектор настоящего воздействия. Люди под колконом по какой-то причине принципиально не подходили, поэтому им дали уйти. Атака на площади не имела вообще никаких последствий, поэтому хоть ГА РУДА и обвинил публично во всем Вишреки, но внутренне посчитал виновными местных радикалов. Жасмине Гипатии дали уйти, и она быстро сбежала на орбиту прочь от коврового наблюдения. Сто лет спустя, человек с ее лицом и именем вернулся на планету.
Карнеги, явно утомившийся шептать, оторвал локти от барной стойки, размял плечи и подытожил:
– Моя теория: вы не Жасмина Гипатия, а одна из змей золотой калифы, которой невыгоден союз ГА РУДА с Солнцем. Вы иностранный агент, загруженный в мозг жертвы теракта, который носит личность Жасмины как маску. Homo Ludens, человек играющий. Ваше настоящее имя? Памела Тахома.
Я вмазала ему звонкую пощечину. Гости лаунжа, компания молодых людей, сидевших в углу зала за нардами, отвлеклись на минуту – но, не заметив развития драмы, вернулись к игре.
– Возражение принято, – Сеол приложил к покрасневшей щеке наполовину полную кружку пива. – В таком случае, еще раз соболезную.
Самое гадство в ложных теориях – это их фрагменты, которые на самом деле верны. Я сверлила парня взглядом и размышляла, что если выкину его за порог, покоя мне от него не будет. Но это еще не самое страшное. Очевидно, та скорлупа, которой я отгородилась от людей, недостаточно плотна. Яд, что хранится во мне, растекается по миру – капля за каплей. Бежать, пока обо мне не узнали все. Пока не узнала администрация.
– Я предлагаю союз потому что ГА РУДА туп в сравнении с другими архилектами. Он топчется на месте, пока другие идут в будущее. Он напуган и обозлен, скоро в его душе не останется места для милости: ни к врагам, ни к собственным гражданам. Совместный блог даст вам алиби, а вы поможете Морю. Вместе, мы убьем бога.