Волки среди ночи завыли под окном, вырвав Николу из тревожного, тяжёлого полусна, которым парню удалось ненадолго забыться, пока другие стояли на страже у забитых ставнями окон. Груда награбленного в деревеньке, лежащая по центру хаты, не грела душу и не радовала глаз, напротив, все почему-то старались на неё не смотреть, отворачивались, прятали взор. Случившееся в Козьем Леске легло тяжким грузом на сердца кондотьеров, сделало их грубыми, злыми и резкими. Нет, они не собачились между собой, не грызлись, как бешеные псы, но из уголков их глаз исчезло что-то важное, чему Никола не мог пока подобрать нужное определение.
Сам Воршчек не грабил деревню. Не сказал ничего супротив слова командира, но и потрошением крестьянских хат заняться не смог, а потому, буркнув что-то про необходимость следить за тылом и лесом, взял арбалет наизготовку и встал у околицы так, чтобы не видеть происходящего в Леске бесчинства, зато опушку недружелюбной чащобы обозревать хорошо. Виден был и дуб, у подножия которого кланялись солнцу свежепересаженные цветы на могиле Иоганна. Интересно, будь он жив, что сказал бы про всю эту хуйню?
Дикий крик прервал тягостные думы Николы, со стороны деревни неслась молодуха с двумя детьми, а за ней, подволакивая ногу, баба постарше, из-под платка трепали по ветру разметавшиеся волосы, а из рассечённого лба текла кровь. Дуры неслись прямо в чащу, откуда недавно слышался вой зверей-убийц, и Никола дёрнулся навстречу беглянкам, заорал что было мочи, да арбалетом махнул для острастки. Бабы на секунду замерли, как вкопанные, а потом с визгом кинулись в другую сторону, туда, где вскоре должны были выбежать на дорогу, ведущую в Воржчек, а за ними с лаем бросился Кербер. Впрочем, пёсик скоро вернулся, искательно глядя на хозяина, мол, я правильно всё сделал? Я молодец? Их надо было прогнать? Но Никола уже не замечал этого, вновь погрузившись в мрачные думы и стараясь не слышать предсмертных криков погибающей деревни.
* * *
Четыре дня в пути пролетели как страшный сон, и серым сырым утром, проснувшись раньше остальных, Никола почувствовал, как в его душе что-то лопается. Парень вскочил, скинув грязное одеяло, в которое кутался ночью, чтобы сохранить крохи тепла, и ринулся прочь от стоянки, через кусты, не глядя. Кипучая нутряная горечь поднималась изнутри, застилая глаза слезами, а в горле зрел не крик, но звериный вой, полный отчаяния и боли. Выметнувшись из подлеска на какой-то лужок, где блестело росой полевое разнотравье, Никола без сил упал на колени и разрыдался. Всё накопившееся в простой душе доброго деревенского паренька изливалось из него неудержимым потоком слёз и соплей, лицо кривилось в ужасных гримасах, а тело то напрягалось, подобно тетиве лука, то бессильно обмякало.
Сколько это продолжалось, сказать было нельзя — словно в забытьи, в страшном мороке был Никола в этим минуты. Или часы, кто знает. Когда иссяк этот страшный поток, парень ещё сидел, опустошённый, вперив невидящий взгляд куда-то вдаль. Сзади послышались осторожные шаги, и тяжелая рука опустилась на плечо Николы. Тот не оборачивался. Подошедший тяжело вздохнул, сжал плечо парня и убрал руку. Снова зашелестела трава под уходящим человеком, и всё стихло, только в лесочке затенькали птицы, радуясь новому дню. Воршчек медленно поднялся, мокрыми от росы руками протёр лицо несколько раз, да пошёл назад к стоянке, где уже проснулись все его спутники. Кто бы из них не стал нечаянным свидетелем его слёз, виду не подавал, а Никола и не расспрашивал никого. Он чувствовал себя непонятно и неприятно обновлённым, спокойным и собранным. Это и пугало, и радовало одновременно.
* * *
Новая деревня встретила кондотту запахом гари и хохотом мародёров. На секунду Николе показалось, что он вернулся в Козий Лесок, но нет, это была уже другая деревня, другое место и другие люди таскали награбленное в центр торжища, заранее празднуя победу. Парень загнал подальше мысли о том, что точно так же могла бы себя вновь повести и их бравая кондотта, сжал покрепче арбалет и выцелил среди мародёров крепкого мужика с здоровенным мечом. Такому точно нельзя в ближний бой дать дойти! Треньк!