Выкатилась Луна и осветила поле побоища. Мрачно огляделся стрелок по сторонам - такая картина, что кошки на душе Кошека скребут. Хайнц и Рудольф пали смертью храбрых. Катаржина... Тяжко вздохнул Мацал, увидев убитую девку. Только и усмехнулся горько: пощадили убийцы красоту её, лицо не попортили. И в этом лунном свете, бледная, как сама Смерть, красива. Не то чтобы всерьез надеялся на что-то стрелок или собирался клинья подбивать, знал же, что не про его честь, а всё же что-то заставляло его теперь ощущать боль и тоску в казалось бы очерствевшем сердце. "Всё уже, чего теперь" - сказал он сам себе.
– Видите? За ваши жизни, за жизни деток ваших полегла. - глухо сказал селянам, что жались в кучку напротив выложенных в ряд мертвецов кондотты. - Чтоб похоронили с почестями на лучшем месте. И этих парней по обе стороны от девицы тоже. Если потом будем проходить мимо и цветов на могиле не увидим, красного петуха пустим, не взыщите.
– А это говно... - ткнул сапогом труп ближайшего налетчика. - Хошь свиньям скормите, хошь сами сожрите. Хотя нет, жрать не надо.
Мацал сплюнул, припомнив кое-что из недавнего.
– И запомните: случись что - шлите в Воржчек посыльного любою ценою. Пусть хоть долиной смертной тени, а проползет и скажет, что случилось! Чтобы вот такого, как сейчас, больше не повторялось. Иначе сами расхлебывать будете и жопы всякому отребью подставлять, никто больше за вас головы свои класть не будет. На том всё.
Взял стрелок знамя кондотты и поднял его над собой, призывая выживших на совет.
– Ну что, товарищи. – оглядел всех. - Что дальше делать-то будем? Кто за главного теперь взамен Кназе, царствие ему небесное? Берндта надо бы подлатать, живого места нет на мужике, а лекаря у нас нет больше... - сочувственно поглядел на Грюна. – И заодно порешать, как с Брюханом речь вести будем. Потому что подставил он нас знатно, намеренно или нет. А это, стало быть, незапланированные... кхм, расходы.