Кровь. Ночь. Грязь. Крики.
Дёргает Никола древко знамени, но заскорузлые мёртвые пальцы держат штандарт крепко-накрепко. Оглядывается, видит, как падает кто-то в переднем ряду. Опять дёргает, тащит, выкручивает руку — мертвецу уже всё равно. Сзади истошные вопли, снова оборачивается — в воздухе дёргается тело, как паяц в кукольном домике, только не на ниточках, а на пиках поддетое. Наконец-то освобождает знамя, мельком бросает взгляд на лежащего, видит белеющий во тьме остекленевший глаз, разорванный рот, кровь чёрнеет на усах. Кончился дядька Хайнц, и не помогут тут уже травки Катаржины.
Рывком поднимает Никола грязный штандарт, дёргает туда-сюда, жидкая грязь срывается со знамени, брызжет на сцепившихся в смертельной схватке людей. Спотыкается парень о труп бывшего союзника, шагает в сторону неловко, оказывается за спиной Генриха. Слышит, как вопит кто-то истошно, надрывно и дико, будто и не человек даже.
Так это ж он сам и кричит. Ох...