Чавк, чавк – весело хлюпает грязь под ногами, поганя роскошные ботинки. Хрусть – изредка ломаются ветки под тяжелой наемничьей поступью. Взвалив тяжелую алебарду на плечо, размеренной, упругой походкой привычного к долгим пешим переходам человека, совсем не вяжущейся с седой бородой, месит Гжесь землю гостеприимной Вакнахщины, напевая под аккомпанемент бурчащего от голода живота немудрящую солдатскую песенку:
Я иду по выжженной земле,
Ржавый айзенхут на голове.
От меня воняет пуком,
Салом чесноком и луком,
Их бин швайн в быту и на войне.
Но вот острый нюх старого мародера уловил, как в запахи мокрого леса, прелой листвы и неистребимой смеси перегара и пота, идущей от отряда, вплелись нотки дыма и дерьма – верный знак очередной деревни на пути бравых парней. Сплюнув на землю, Гжесь поправил салад и, усмехнувшись, отдал короткие указания – на правах опытного бойца:
- Так, братья. Впереди воняет, как и положено Старым Жопкам, так что скоро набьем мошну и нажремся от пуза. Если какой вшивый кметь попытается что вякнуть – выпускаем ему кишки и оставляем подыхать. Они нам не помеха – куськи не доросли с такими бравыми парнями, как мы, сдюжить.
Баб, - ландскнехт мечтательно прищурился, - баб хендожим, но бдить не забываем – бдить, а не бздить, понял, Эрвин, твое святейшество? А то ейный брательник или муженек вам вилы в жопу загонят и скажут, что так и было. А срака-то нам еще нужна, верно, Алонсо? А как умиротворим это вахлачье, можно и в шинок зайти, за пивком и рулькой. Защитники мы их, холера ясна, или где? А счет, гы-гы, пущай корольку пришлет!
Надеждам Гжеся не суждено было сбыться. Вместо того, чтобы спокойно миновать сонную лощину, «Аршвельт» столкнулся с какими-то вооруженными ублюдками, не иначе возжелавшими отобрать у бригады их законную маложопошную добычу. Алебардисту было плевать, кому они служат: эти парни покусились на принадлежащее Гжегожу – а долю из того, что есть в деревне, Бжещиньский уже считал своей собственностью, а значит, должны были сдохнуть.
Мужик радостно осклабился щербатой улыбкой, словно не врага увидел, а старых друзей:
- Курва мать, добы-ыча! Братва, мы теперича не только весь эту обнесем, да еще и с уродцев этих прибарахлимся!
Алебарда повисла в ременной петле на плече, а Гжесь уже споро натягивал арбалет, со смешком приговаривая:
- Щас я вам устрою, придурки. Поп и рад бы к попадье, да инструмент забыл в бадье!