- Хозяин, прощения просим за вторжение. - Монтерро снял с головы шлем - Мы не разбойники, разор творить не будем. Воины мы. Просто был неудачный бой с бандитами.
Нам бы простой еды, без изысков. Так, чтобы встать на ноги. Хозяин, мы заплатим, не сомневайтесь. В крайнем случае вон копье продадим.
Винсенто верно подметил: хозяин постоялого двора слегка струхнул, увидев нескольких помятых и не в лучшем состоянии, но всё-таки вооруженных и явно привычных к крови незнакомцев. Но надежды на пожрать в долг растаяли, ибо сей муж оказался достаточно смекалист и избрал наиболее подходящую случаю линию поведения - прибедняться со всем усердием и убедительностью, попутно встречно давя на жалость (и причем делая это достаточно громко, чтобы на сетования и причитания оглянулось несколько любопытных голов):
– Ох, пане рыцарь! Я бы может и рад, да только ни гроша лишнего нет, верите или нет! Такой-то год паскудный выдался, ой-ёй! Еретики это все, налоги, бандиты, репа не уродилась, а ещё говорят во Вздрыжневе свинья двухголовая уродилась и девок тамошних жрёт... – в общем, в какой-то момент Винсенто и сам мог бы уже пожалеть, что начал этот разговор. А разговор в конечном счете свелся к тому, что задаром ничего не дается.
Правда при словах о копье, которое продать можно, огонёчек таки блеснул в глазах "бедного" мужика. Вернувшись через некоторое время к сараю, он как бы невзначай заговорил с Винсенто:
– Ох, ну и поганый же год выдался! Брата сестры моего кума дорогого, пане рыцарь, в войско поверстали, да ещё и со своим оружьем! А оружия-то и нет, представляете? А я ему говорю - мол, а копьё сгодится? А он мне - сгодится, да у меня только пятнадцать медяков есть, кто ж мне его продаст за пятнашку? – глаза мужика бегали туда-сюда от рыцаря к копью. – Ну так-то он конечно всё верно говорит, но это самое... Ну мало ли... Ну вы короче покумекайте насчет копья-то...
— Эй, малой, где тут похлебку наливают?!
Эльмарец махнул (как смог) рукой, подзывая к себе какого-то пацаненка, может он знает, где тут есть горячей жратвы (или холодной)
— Может это. Найдем кому там зарезать кого надо, чтобы хотя б на сарае ночевать пустил? Пока там да дело.
– Па-ахлёбку? Борстщ чи шо? – вопросительно похлопал голубыми глазами малец и шмыгнул сопливым носом. – Борстща можа в шинке похлябать, "Стряла в Калене" завётса, медячок за полплошечки, за два медячка ваще ат пуза! А каво зарезать я знать не знаю, но лучче не режьте никаво, дядь, а то стража эт самое!
И убежал, шлепая по грязи босыми заскорузлыми пятками. Впрочем, через полчаса к Гаспаччо подошел паренек постарше, за которым вдали смутно угадывался силуэт прежнего собеседника - видно, привел старшего разобраться по-взрослому.
– Кто тут резать кого собирается? – тоже шмыгнул носом парень, хотя уже и более солидно. – Дядь, ты шоль? Дело есть... Такое в общем дело... А ну брысь отсюда, нехер подслушивать! Так вот, короче...
Прогнав мальца, старший посвятил Гаспаччо в суть "дела". Похоже, в ближайшее время в городе назревала "разборка жбышекская", то есть силовое выяснение взаимоотношений двух молодежных преступных группировок с попутным переделом сфер влияния. А именно - с дракой за некий Колбасный Переулок, где те и другие любят подрезать кошельки и тырить продукцию местных колбасников. Прознав о прибытии в город чужаков-наемников в плачевном положении, Шмыга (так звали старшего парня) решил дать своей банде "козырь в рукаве" в виде нескольких взрослых морд пострашнее, чтобы морально подавить оппонентов. С такими мол может и вовсе драться-то не придется, так недруги в штаны наделают и сбегут! За это Шмыга обещал сытную еду и некую неопределенную сумму, которая скорее всего измерялась в лучшем случае двузначным числом медяков, но ведь и делать-то почти ничего не придется! По крайней мере в идеальном раскладе...