Тошнота подступила, стоило им выйти в коридор. Что-то в том, как отговаривал их пугливый Воюшин, было подозрительным и одновременно предостерегающим от того, что ей, доброй душе, могло быть не по силам. Теперь она словно бы сама шла на казнь, едва переставляя ноги. Озираясь по сторонам, Маша наблюдала, как меняется обстановка, а вместе с ней сердце опускалось всё ниже в пятки.
- Вера, - схватив коллегу за руку, она потеряла дар речи, увидев, как волокут окровавленного человека. Да так ничего и не смогла сказать. А что пугало ее больше - жестокость, которая царила здесь или то, что именно она, Маша, могла стать причиной этой жестокости - так и не поняла. Еще замелькала тревожная мысль, даже сожаление, что, увидев тюрьму раньше, она не отправила бы сюда допрашиваемых, а это уже говорило о ее непрофессионализме и чрезмерной мягкосердечности. Неподходящий кандидат она, ох неподходящий. На ватных ногах добравшись до кабинета, она пропустила вперед Веру, словно желая выкроить себе секунду-другую, чтобы перевести дыхание.
Неожиданный сноп света, бивший ей навстречу из кабинета, давал надежду, но был лишь приманкой. Оказавшись внутри и взглянув на присутствующих, Мария Карловна сразу догадалась, что дело плохо и ждать милосердия здесь не придется. Как ни странно, манеры находившихся здесь мужчин и откровенная насмешка и враждебность Судакова, помогли ей взять себя в руки. Подавляемый гнев придал смелости. И хотя Иессен и чувствовала себя как загнанная в угол кошка, она двинулась в наступление.
- Мария Карловна Иессен, - отчеканила она, строго взглянув на Судакова и задержав многозначительный взгляд на сапогах, лежащих на столе. Громкий голос не шел ни в какое сравнение с ее жалостливым "Вера" там, в коридоре. Маша прошлась по комнате, сцепив руки за спиной и оглядывая с хмурым интересом татарина, инструменты, стул посреди комнаты. Содрогаясь от омерзения и злости, она сжимала пальцы в замок, что было сил, чтобы не заметили, как они дрожат.
- За руки наши не переживайте. Мы руками не пользуемся. У нас иные методы. В частности сейчас у нас появились сведения, которые заключенный должен подтвердить или опровергнуть. Оба этих исхода приведут нас к разным подозреваемым и к определенному ответу его склонять не нужно. Это может повредить нашему расследованию. Я понятно изъясняюсь?- Мария перестала расхаживать по комнате, остановившись напротив начальника кровавого процесса.
- Ваш человек может отдохнуть. Пусть не отходит далеко, но и допрос нам не портит, - строгий учительский взгляд Маши, сжатые в осуждающую ниточку бледные губы, и громкий стук каблуков, которыми она будто старалась выколотить из этого места всю душу, последние капли сил, собранные, чтобы сделать еще рывок - всё это сейчас составляло образ какой-то другой женщины, не Маши, не Марии, не дочери адмирала Иессен. Женщины, которая осталась одна. Женщины, которая поступилась принципами ненасилия. Это отравляло Машу сильнее кровавых пятен на полу, садистов, наслаждающихся страданиями своих жертв и этого страшного места.