Высокопоставленный тюремщик от слов девушки весь поник, став с виду самым несчастным существом на свете. В глазах его вспыхнула мольба, словно у арестанта, которого присяжные могут приговорить к смертной казни или отпустить, мясистый подбородок задрожал, словно он сейчас расплачется. Мужчина всплеснул руками по-бабски, вздохнул каторжно и даже открыл рот, намереваясь что-то сказать. Но контрразведчиц страдания помощника тюрьмы не тронули, и он промолчал, лишь снова вздохнув.
Повисла пауза, тяжелая и душная, какая бывает только в замкнутом помещении. Напоенная резким запахом мужского пота и застарелым, въевшимся в стены табачным ароматом, она давила на посторонних, словно пытаясь вынудить их покинуть неприятное место. Может, так и пахнет тюрьма: хлорочной чистотой, немытыми бельем и телами, кислой капустой и дешевой махрой? Это – запах пустоты и отстраненности, наплевательства на себя и на других, запах протокольной жестокости и бытового негодяйства.
Воюшин переложил папки с одного края стола на другой, покрутил ручку и отложил в сторону. Достал «портсигар» - жестяную коробку из-под леденцов-ландринок фабрики Абрикосова, открыл ее даже, но вовремя остановился – вспомнил, видимо, что в присутствии дам без разрешения табашничать не комильфо. Недавний надзиратель чувствовал себя явно не в своей тарелке: опытный чиновник наверняка бы нашел десяток официальных отговорок, но бывшему половому они были невдомек, так что тюремщику оставалось только судорожно думать и стоить из себя страдальца, на чьи «хрупкие» плечи взвалили непосильный груз принятия решения.
В итоге весь изведшийся Воюшин, которого молчание собеседниц терзало пуще волка, не выдержал и промямлил:
- Может, вы останетесь пока что здесь, подождете начальство? А я пока чай принесу! К тому же, - он явно решил воспользоваться единственной козырной, как ему казалось, картой, - Иван Филиппович сейчас наверняка общаются с новыми постояльцами, так что чуть попозже вам ко всему прочему представят допросную протоколу!