Вернувшись в зал, Рощин огляделся. Все было по-прежнему: развалившись в кресле, ритмично жестикулирующий Чаплин что-то говорил негромко, а его военная и гражданская свита внимала словам несостоявшегося диктатора. Кто-то, как Грудистов, стоял, облокотившись на стол, кто-то подпирал собой стену, пара молодых офицеров держались за спиной кавторанга, всем видом демонстрируя беззаветное служение и готовность. Молодые эсеры Филоненко и Миллер, отойдя к белому буфету, за стеклами которого виднелись неровные ряды разномастных тарелок, пили чай и периодически посмеивались.
Искомая же персона, свеженазначенный начальник отдела внутренних дел господин Зубов, стоял возле незанавшенного окна, неспешно смоля длинную сигарету. Это был мужчина хорошо за сорок, с лицом настоящего чеховского интеллигента, с щеткой темных усов и густыми волосами, в которых сквозила первая седина. Одет он был в аккуратный гранитного цвета костюм и строгую белую рубашку, словно собирался на очередное заседание правительства.
Курил он медленно, вялым жестом поднимая сигарету ко рту, затягиваясь глубоко, а потом долго смотря. Как сизый дым, вьющийся змеей, ползет к приоткрытой форточке, тая в первых лучах архангельского утра. Когда воздух становился чист, Павел Юльевич снова затягивался, будто через силу, и продолжал свое наблюдение, совершенно абстрагировавшись от гула обсуждений грядущих выборов в городскую думу.
Когда Ник приблизился к нему, поздоровавшись, министр плавно повернулся вполоборота и густым бархатным голосом, плохо вяжущимся с общей апатичностью интонаций, поинтересовался:
- Очень приятно. Чем могу помочь?