Сейчас в машенькиной груди вдруг стало тесно от нахлынувших картин прошлого, однако она была уверена, что явственно помнит тот день, когда слышала аромат английских сигарет в последний раз. Ну да, точно. В тот день она застала отца в кабинете. Тот в столь глубочайшей задумчивости вертел в узловатых пальцах любимую сигарету, что не сразу заметил молчаливо стоявшую в дверях дочь. А заметив, рассердился оттого, что застали его врасплох, скомкал пустую пачку, да и бросил ее в сердцах, но не в корзину для бумаг, а зачем-то в ящик стола. Там она и пролежала вплоть до того вечера, когда Маша, похоронив отца, принялась наводить порядок в его вещах - аккуратно расправленная, вся в морщинах от заломов, всё еще пахнущая прекрасным английским табаком, та последняя пачка лежала, запрятанная под бумагами.
Как же вовремя закашлялась Мария Карловна. Теперь выступившие слезы можно было списать на отсутствие опыта, что было даже трогательно.
Вытирая платочком глаза и слушая офицера, Маша всё больше мрачнела. А уж когда Хайнович вновь заговорил, так и вовсе спрятала лицо в бумагах, чтобы скрыть ими досаду. Большевиками тут, возможно, и не пахло. но вот мародерами - вполне. Однако это еще предстояло выяснить.
Задумчиво покивав и поглядев сначала на Верочку, потом на офицера, Маша сдалась. И об этом свидетельствовали как ее опущенные плечи, так и опущенные уголки рта.