Войлоков смотрел на архангельский рейд.
На противоположном конце земного шара был построен этот красавец-лайнер. И строился-то совсем для другого. Его строило множество людей - таких же тёмных, малограмотных, ничего не понимающих, как он сам, Родион Войлоков. Как и он всю свою недолгую жизнь был, по сути, лишь солдатом в окопе, наблюдающим только крохотный кусок действительности, только мелкий осколок исполинского, по всему миру ворочающегося целого, так и те далёкие люди, живущие за океанами и, быть может, даже и не знающие о его родной стране, но - так же, как и он, - всю свою жизнь трудившиеся, чтобы хоть как-то, хоть немного выжить, и поэтому очень близкие ему, Войлокову, строили этот большой корабль и, возможно, не представляли, что именно строят. Они делали крохотные, разрозненные, маленькие части того, что потом будет собрано в большое, прекрасное единство, в громадную машину, способную преодолеть океаны и оказаться в совсем иной части необъятного мира. Большинство из тех людей даже и не знали, что же будет построено, сделано, собрано из их усилий. У них мог быть тёмный цвет кожи, они говорили на совсем чужом языке, привыкли к другим обычаям, носили иную одежду, жили на другой стороне Земли - но они были ближе ему, чем эта стоящая впереди у края набережной людская пена, с восторгом встречающая интервентов. Здесь были его соотечественники, русские, земляки, но всё же они получались несравненно более далёкими от Войлокова, чем те американские рабочие.
Да и эти "завоеватели"... По трапам застучали сапоги... Давно ли и сам он, рядовой Войлоков, был таким же, как эти солдаты, - шёл в строю туда, куда приказали, плечом к плечу с полком сослуживцев, стрелял, когда командовали стрелять, бежал, когда велели бежать, а всё больше - копал-копал-копал... Вот и они - то же самое. Ведь не буржуйских же сынков пригнали сюда воевать и умирать - за чужую землю, за чужую выгоду, по чужому расчёту... Нет. Такие же это сыновья слесарей, ткачей, горняков, железнодорожников, грузчиков, посудомоек, кухарок...
"Эх, кабы уметь хоть немного по-ихнему..." - Родион внимательно вглядывался в весёлые, полные воодушевления лица, в бодрые, выдрессированные ряды.
"Хоть чуть бы объясняться... Да нет. "Чуть" ничего не объяснишь. Надо знать хорошо. Как они сами щёлкать. Надо уметь спорить, аргументировать, доказывать... "Чуть" - не годится. ...А ведь это - сила! Вот они... Вот они - вооружённые дети рабочих, которые могут - как вернутся к себе - всё переколыхнуть."
Родион почувствовал, как холодеет под рабочей курткой спина.
"...Да только если они будут так-то отсюда возвращаться - их расстреляют там сразу как на рейд зайдут. Далеко-о..."
Куда ни кинь - через океан. И на запад через океан, и на восток, и даже на север.
А там, за океанами - такие же рабочие, так же жалко изнемогают, будучи на деле настоящей, сокрушительной силой. Америка - огромная, величайшая промышленная держава. Это вам, товарищи, не англичане. В Англии промышленность - тоже будь здоров. Но Англия - это колонизаторы. И делают-то всё так, как и положено колонизаторам. От них и ждать нечего. А Америка - тут совсем, товарищи, другая штука. Америка сама была английской колонией. Всего-то сто сорок лет назад каких-то. Они всё помнят. Это шагают по трапам внуки тех, кто скинул тогда власть английской короны...
Войлоков непроизвольно улыбался и, то и дело переступая с хромой ноги на здоровую, смотрел, изо всех сил смотрел на закованных в хаки солдат. Он так в эту минуту любил их!
"Дойдём, дойдём и туда. Чутка осталось терпеть, братики. Скоро уже по всему миру полыхнёт. Теперь уж скоро. Так полыхнёт, что только уголёчки и останутся от всей этой жиросволочи..."
Где бы найти кого-то, кто сможет научить его языку? Он тогда переломит этих солдат. Объяснит им, как их обманывают, как посылают на смерть, убивать своих же братьев-рабочих, чтобы только они не грозили у себя на Родине настоящему своему врагу, а не мнимому, как здесь.
Родион зябко поёжился, высматривая в толпе прибывающих кого-нибудь, кто - по впечатлению - мог бы помочь ему с американской речью, и попутно раздумывал над тем, кто мог бы знать язык здесь, в городе. В гимназии нужно справиться... И тут, на пристани, кто-нибудь же есть, кто понимает оба языка. Только это - наш должен быть, наш русский человек.