Как Мухин и ожидал, калужане энтузиазма не проявили: Дорофей Агеев потупил взгляд, встретившись со взглядом матроса, а Ерошка сам зыркнул в сторону товарищей — сидите, мол, не высовывайтесь. И, столь же ожидаемо, первыми вызвались питерцы.
— Я пойду, — первый сказал Максим Шестипал.
— Я тоже, — тут же присоединился к нему Нефёд Артюхов.
— Ладно, я с вами, — хмуро сказал Тюльпанов, тяжело поднимаясь с земли, хотя по пожилому слесарю было видно, что лезть в ледяную воду ему отчаянно не хочется.
— Я тоже пойду, — хлопая глазами и сам, видимо, не до конца понимая, куда идти, встрял юнга Петров.
— Сиди уж, марафетчик, — устало хлопнул его по плечу Седой, останавливая юношу.
Седой тоже вызвался было идти, но Мухин сказал ему, чтобы тот оставался здесь за старшего, и матрос спорить не стал. Мухин оглядел остальных питерцев, но несостоявшийся мародёр Зотов, вечно простуженный Бугров и глупо пялящийся на товарищей Рахимка вызываться добровольцами не собирались, понуро отводя взгляд. Латыши от пулемёта наблюдали, не вмешиваясь, молчали и калужане.
— Вызываюсь, — неожиданно донеслось из-за спины. Это рябой и лопоухий калужанин Саша Расчёскин, уже скинувший шинель, сейчас торопливо стягивал через голову линялую, в пятнах пота косоворотку, обнажая тощую спину. Про него говорили, что он на фронте был разведчиком, — припомнил Мухин. Всё помалкивал-помалкивал, а сейчас гляди-ка — вызвался добровольцем. Оголившись до пояса, Расчёскин, дрожа от холода, принялся цеплять себе на пояс шинельный ремень с подсумками.
— Санька… — с неясным выражением окликнул его Ерошка Агеев с земли.
— Цыц, Ерошка, — отозвался Расчёскин. — Слышь, шестипалый, сапоги не сымай, — деловито обернулся он к Шестипалу, который по примеру Расчёскина уже скинул свою замызганную куртку и сейчас собирался разуваться. — Небось не утонешь, а босиком много не навоюешь.
Мухин и четверо добровольцев спустились к речке, настороженно следя за домами на той стороне. Никого не было видно — только серые сараи, косые изгороди, заросшие огороды, тёмные избы. Вражеский пулемёт притих, но захлебнулась и атака отряда Баранова — через мост переть уже опасались, хотя кто-то и пытался пересечь реку за мостом — но Мухину с берега это было не разглядеть. Да и думать об этом было нечего — пора было лезть в воду.
Уже подступая к тихо струящейся чёрной воде в зарослях осоки, Мухин почувствовал, как тянет от воды погребной, колодезной стужей. Не так с морем: бывает, что море холодное, и на широкой полосе берега всё тоже тонет в промозглом, сыром тумане; бывает и наоборот, что море холодное, а на пляже пригревает солнце, и море с берега обманчиво кажется ласковым и тёплым. С рекой иначе — если она холодная, она честно об этом предупреждает всякого, но предупреждает уже у самой воды, обдавая волглым холодком у глинистого бережка. Стуча зубами от холода, добровольцы остановились у воды. Переглянулись. Все по примеру Расчёскина уже скинули верхнюю одежду — Шестипал разделся до пояса, обнажив крупное, рыхлое и бледное тело, другие — до нательных рубах. «Ну, буде ждать-то», — обернулся Расчёскин на остальных и первый решительно зашёл в воду.
Студёная вода тяжело хлынула за голенища сапог, когда вслед за Расчёскиным и Мухин вступил в реку, нетвёрдо переступая по полужидкому, студенистому дну, затянутому зелёными колыхающимися водорослями, протянутыми по течению как русалочьи волосы. По мере того как Мухин заходил в реку глубже, ноги, бока, потом грудь обжигало холодом: дыхание перехватывало, нутро сжималось, скулы деревянели, крупно стучали зубы. Чем дальше, тем сильнее било в правый бок ледяной струёй течения: идти становилось всё сложнее.
Товарищи шли рядом — Мухин видел, как слева и спереди, высоко подняв винтовку над головой, бурунцами взбивает воду Расчёскин — голый до пояса, но в пехотной фуражке без кокарды, со сбившимися за спину латунным крестиком и чёрной иконкой на цепочке. На покрытом гусиной кожей боку Расчёскина виднелась бледная звёздочка шрама — вот лизнула её мыльная сизая волна, ещё раз лизнула, и скрылся шрам под водой: вода доходила до пояса, затем до груди, а они не прошли ещё и середины реки.
Сзади послышался шумный плеск — Мухин оглянулся и увидел, как над водой появилась кашляющая и отплёвывающаяся голова Тюльпанова. Матерясь, Тюльпанов с брызгами поднялся из-под воды, вытащил из воды карабин, попытался поймать слетевший картуз, но не смог — он, качаясь, как мячик на волнах, быстро уплывал прочь.
Пронзительная стужа от воды лизала бока, толща свинцово, тяжело плещущейся воды поднялась совсем близко к лицу, захлёстывая уже плечи, подбираясь к подбородку, отчаянно давило течение, грозя свалить с ног, — а было всё ещё неясно, уйдёт ли дно ещё ниже или вот-вот пойдёт вверх.