Глаза хищно сверкнули, когда Маша напала на интересный след. Правда пришлось для этого затолкать поглубже свое врожденное сочувствие и участливость, которые уже стали, было, показывать нос, когда латыш представился девушке мучимым, страждущим и слабым, стоило тому раскашляться и дать тем самым намек на страшную болезнь.
Надо отдать ей должное, она дослушала его речь с перечнем товаров до конца с тем же презрительным выражением во взгляде. Даже поморщиться не забыла. Потом демонстративно медленно и старательно выводила показания на листе бумаги, после отложила и лист, и прибор, чтобы снова облокотиться на стол и потратить мучительно долгую минуту на рассматривание щуплой фигурки.
- Чересчур вы, Петр, осведомлены, для грузчика. С чего это вы вдруг про угрозу Северной области заговорили? - она взяла в руки лист с показаниями и цитировала, читая прямо с него. - И про подрыв боевого духа, а? Про бомбы, адские машины и детали так и вовсе вас никто не спрашивал. Не понаслышке знакомы с взрывными устройствами, так?
И не дав тому ответить, повернулась со снисходительной улыбкой к своей напарнице:
- Вера, снова спор затеем? Отыграться хотите небось? Выбирайте: эсер это или большевик. На кону сами знаете, что, - она нехорошо и столь скабрезно усмехнулась, что благочестивой девице впору было покраснеть и, возможно, упасть в обморок от одного ее взгляда.
- Вера, снова поспорим?
Маша тянула время. Слишком много важных деталей пыталось угнездиться в ее голове: образованный мужчина, со знанием английского, говоривший грамотно, скорее всего по меньшей мере был студентом. Болезнь. Слабое здоровье. Возможно, ссылка или тюрьма за политическую деятельность. Знает про взорванные пароходы. Нет, отпускать его нельзя. Точно нельзя.