Получив новый приказ, а вместе с ним и надежду на благополучный исход, Лермонтов просиял и, козырнув торопливо, радостно гаркнул:
- Так точно!
От такого вопля с ближайшего дерева сорвалась стайка ворон, оглашая окрестности недовольным граем, юноша засмущался, а горцы спрятали в усы широкие ухмылки. Один Ребиндер стоял мрачный, как прогоревший еврей-ростовщик – на милость Чаплина он не рассчитывал. Проследив мрачно за сорвавшимся с места в карьер прапорщиком, он глухо ответил:
- Наши чечены не без помощи вашего знакомца господина Миллера обезвредили американскую охрану у дома, а потом и на складе. Они – пластуны почище казаков, и когда действуют незаметно, какие-то американские Джонни им не помеха. Но не переживайте: все янки целы и здоровы. Если что и пострадало, так это их гордость, только и всего. Если она, конечно, у лавочников есть…
На счастье горцев, смурное архангельское небо больше не разверзало хлябей небесных, и тучи, хоть и ходили хмуро, не изливались надоевшим всем дождем. Кутаясь от промозглого северного ветра в бурки, всадники негромко разговаривили о чем-то гортанными, резкими голосами, и кое-где уже в пальцах показались огоньки сигарет. Если приглядеться – американских, взятых трофеями с незадачливых караульщиков. «Беломорцы» несколько успокоились, но в прямых спинах до сих пор читалось настороженное напряжение, словно у брехливых дворовых псов, припавших к миске с кормом, но не верящих до конца, что угощение не отнимут.
Хетагуров, постучав насмешливо графа по плечу, вклинился в ряды всадников, начав с ними что-то горячо обсуждать. Бывший подполковник, гордо держа голову, указывал собравшимся вкруг него нижним чинам пальцами на погоны, а в тоне его сквозила напористая уверенность, та, которой не хватило «наследнику» атамана. Его слушали и даже, кажется, соглашались, а значит, с каждой минутой, проведенной в покое, горцы становились все менее опасными.
Константин Александрович, решив, что пока что его присутствие не требуется, вернулся в покои к баронессе Мёдем. Он многое мог предположить, что его ожидает, но такой сцены, что открылась его глазам, вряд ли предполагал. Так и не переодевшаяся девушка в неглиже, выгодно обрисовывающем нежные девичьи формы, курила сигарету на длинном мундштуке, по-турецки устроившись на обширной кровати, а рядом с выглядывающим из-под постели ящиком в груде стеклянных осколков валялся с окровавленной головой коммандан Витрэ, не подавая признаков жизни. В комнате отчетливо пахло сивухой: видимо, от той лужи, в которой покоился бравый француз.
- Он сказал, что это золото должно принадлежать разоренной войной и русскими глупостями Belle France, и он его забирает. – пожала плечами при виде ротмистра баронесса. – А я не хочу, чтобы мою страну грабили… всякие.
Будете? – протянула она Раушу сигарету.