Хороший офицер и хороший врач имеют гораздо больше общего, чем можно предположить: и одному, и другому подчас приходится быстро принимать решения, а приняв, действовать хирургически верно. Вот и Рауш с филигранной точностью нашел среди беломорцев самое слабое звено, ударив по нему. Это представлялось логичным: юноша, хоть и вряд ли имел среди горцев большой авторитет, был одним из немногих офицеров, принятых ими, а, значит, был им небезразличен. Да и сам Ребиндер, против которого был опосредованно направлен этот удар, не был для своих всадников кунаком, каким был Берс – а значит, позиции его основывались, скорее всего, исключительно на чине и приятельстве с новопреставившимся атаманом.
Юноша, услышав четкий, как на “больших маневрах”, командирский тон, аж дернулся, выпримляясь струной и доложился, пустив толи на нервах, толи от избытка усердия юношеского “петуха”:
- Прапорщик Лермонтов, Ваше Высокоблагородие! – Рауш мог оценить, что у еще одного “кавказца” не хватило духа именовать себя берсовским чином. – Присутствует около двух третей Беломорского конного полка, местоположение иной части не могу знать! Иных происшествий не выявлено! – Поняв, что сморозил глупость: происшествий нет, а отряд готовится вступить в бой, зардевшийся молодой человек добавил смущенно и неуставно. – Ну, помимо этого происшествия-с...
Эти слова стали, конечно, не той самой соломинкой, что преломила спину верблюду сопротивления, но добавили еще один камешек на весы судьбы горцев. Почти неприкрытые угрозы штабс-ротмистра, переметнувшийся Хетагуров, проверивший, как легко выходит шашка из ножен, чей-то кашель и отчетливый в ночи жищный лязг винтовочного затвора – все это не могло не действовать на нервы толпы: а горцы, потеряв цементировавшего их Берса, так и не стали снова под рукой его наследника настоящей воинской частью.
За спиной решившегося на авантюру гвардейца послышалось шевеление, негромкий гортанный говорок. Ребиндер не выдержал – и обернулся. Он просто хотел узнать, что там, но этим жестом признал свою слабость. Несколько всадников, отошедших на пару шагов назад, уверились, что атаман боится, и теперь не готовы были под его началом рисковать. А с ними все стало ясно и остальным. Вся овчинная, шерстистая, носастая и белозубая масса единой волной отхлынула назад, оставляя графа одиноким голым камнем на пустынном берегу.
Кавалерист переиграл артиллериста, солдат одолел авантюриста: это стало пронзительно ясно и самому Николаю Николаевичу. Тряхнув коротко стриженной головой, он сказал словно выплюнул:
- Ваша взяла. Трофей теперь ваш, вы им и владеете. Мы не будем за него биться и будем ждать, когда нас вернут в Северную армию. Верно?
Горцы безмолвствовали. Лермонтов переминался с ноги на ногу и испуганно смотрел на Рауша.