Рауш долго смотрел на графа. Оценивал его и его людей. Оглянулся кратко на людей своих, на пулеметы. Затем произнес громко, кидая слова будто бы поверх стоящего перед ним Ребиндера, обращаясь прямо к всадникам:
- Торговаться я с вами не буду. - выждал секунду, оценивая эффект сказанного, - Уверен, не будут торговаться и великие державы, но если то вам угодно, вы вольны искать и их милости тоже. Скажу только то, что в нашей армии вы нужны, а союзники цену вам не знают и знать не могут. Для них вы только лишь беглые арестанты, так как ничего другого, я полагаю, они от нашего старого правительства слышать не могли.
Константин замолчал. Выждал еще мгновение и жестом указал своим: быть готовым к стрельбе*. Затем продолжил немедленно речь:
- Однако если вы сейчас сами по себе, прошу считать отныне золото трофеем Русской армии. Мы пришли первые, мы трофей взяли. Хотите, присоединяйтесь к нам и ждите решения командующего. Хотите, идите к союзникам. А хотите, попробуйте трофей отбить! Только помните тогда, что шансов на победу против всего города у вас нет, а воевать вы будете с российской армией и умирать притом за одно только паршивое золото. Вот и выбирайте!
Сердце бешено забилось в груди. Рауш хоть и полагал, что в бой пойти горцы сейчас не решаться, все равно понимал, что страшно рискует. Но не мог, не мог отчего-то поступить иначе, хотя и сам увещевал недавно других именно в такой ситуации не рисковать напрасно. Выше его сил было сейчас вступить в торг: он либо вернет банду Берса к дисциплине и порядку, либо... Будь, что будет!
Прямо сейчас Константин собрал все силы, чтобы сохранить самообладание и ничем не выдать собственное волнение. Решился только на еще один шаг, направленный на подрыв авторитета Ребиндера: повернулся к Лермонтову и повелительным, не терпящим никаких возражений тоном отдал приказ:
- Поручик, доложите о ситуации!