- Я не ка’авлю! – вскинулся было мужик и тут же опал, как озимые. – Я просто когда не’вничаю, иногда букву «р-р-р» глотаю. – Собственно, и на сей раз при попытке продемонстрировать, какая буквица ему не всегда дается, Филимон обмишулился, и вместо раскатистого рыка вышло забавное сипение. Несчастный, и без того не отличающийся здоровым цветом лица, стал весь землистый, даже нижняя губа мелко и жалко затряслась: казалось, взрослый мужчина сейчас разрыдается. Но сдержался, только вздохнул тяжко да опустил задрожавшие плечи.
- Ну, будет… - прогудел негромко из-за его спины унтер, которого, видать, вся эта сцена разжалобила. – Мы, братец, не в тюрячке какой, а в самомделешнем военном контроле. Коль невинный ты, больно надо тя держать да по мордасам стучать – тут дела сурьезные деются…
- Вот-вот! – скорбно обронил помор, не решаясь поднять глаз на своих обвинительниц.
Шапка в руках незадачливого «предпринимателя», которую он не прекращая мял, давно превратилась в облезлый комок невнятной формы, а одно из ее ушей, свешиваясь из красных грубых пальцев, напоминало лапу какого-то дохлого животного. Сглотнув громко – только куцая бороденка и дернулась, Филимон Андреевич завел гимн подрагивающим слабым голоском, сбивающимся иногда на тележное дребезжание:
Боже, Царя х’ани!
Сильный, де’жавный,
Ца’ствуй на славу, на славу намъ!
Ца’ствуй на страхъ врагамъ,
Ц’рь православный!
Боже, Царя храни!
- Достаточно. – коротко бросила Данилевич. – Для настоящего большевика что гимн спеть, что ножом по горлу в подворотне чиркнуть – все едино. Не доказательство, милейший. Но… - она сцепила руки в замок, - Мы вас слушаем. – Мужик было попытался продолжить, но Вера, поморщившись, прервала его. – С этим мы поняли. По делу. Про Петьку этого твоего.
- Ба’ышни любезные! Виноватый я – не знаю, как все было в точности! Знаю токмо, что у мериканцев ентих наших, отечественных жидков множество об’етается: вот с кем-то из них Петька, Балодис который, значицца, и столковался, что в потьмах, покуда ахфицеры ихние не видют, то’жище уст'оить. Вот, все, милостивицы, как на духу вам сказал. – он мелко перекрестился, бросил боязливый взгляд на Верочку и снова воззрился на Марию Карловну, алкая ее защиты.