Приняв бумажку, Виктория машинально пробежалась по словам в поисках какого-нибудь незатейливого шифра - вроде составленного из первых букв слов сигнала. Поди его разбери, конспиратора этого. Не обнаружив ничего подозрительного, она несколько секунд молчала, сосредоточенно поджав губы, а затем начала:
- К слову, вы в июле семнадцатого были же в Петрограде? Когда толпа взяла в осаду Таврический и едва не подвергла линчингу вашего Чернова? Товарищ Троцкий тогда единственный не растерялся и сумел переломить настроение митингующих, практически за ручку повел Виктора Михайловича в предобморочном состоянии обратно во дворец. А было страшно, если честно. Ваши запаниковали настолько, что собирались рубануть прямо по толпе из пулеметов, как я знаю. Один-единственный выстрел провокатора - такая бы бойня началась...
Так вот, когда я рассказала Янеку с Андреем об этой истории с Черновым - не тот бред, который распространяли при молчании гражданина министра газетенки, а как оно было на самом деле - мои товарищи сошлись в том, что Лев Давидович, слов нет, большой человек и великий революционер, но в данном случае крепко дал маху. А надо было Чернова, и не его одного, прямо в июле повесить на первом же попавшемся фонаре, даже далеко не увозить, чтобы бензин понапрасну не тратить. Многих бы, дескать, бед удалось избежать при таком радикальном подходе.
Разумеется, я их пожурила за политическую незрелость, но вот переубедить, похоже, не смогла. Поэтому, заклинаю вас тенями Герцена и Чернышевского - не накаляйте мне тут атмосферу. Я, к сожалению, сильно уступаю товарищу Троцкому в ораторских способностях, да к тому же вскоре оставлю вас тут наедине с мальчиками - так что лучше бы вам взвешивать тщательно каждое слово. Голодные люди, как правило, довольно резко воспринимают остроты в стиле Марии-Антуанетты, а у нас сейчас, почитай, у всего города животы подводит...
Подойдя к зеркалу в чайной, Виктория попыталась изобразить в нем выражение лица этакой кукольной барышни - губки бантиком, глазки овечьи - и, убедившись, что с ее физиономией получается преотвратнейшая гримаса, вздохнула, развернувшись, и покинула чайную, выйдя обратно в мастерскую.
- Так, вот эту штуку пока сохрани, - передала она Юрченкову записку Дедусенки. - Сейчас я прогуляюсь к англичанам, но сначала, пожалуй - оформлю себе документ для конспирации.
Загадочно усмехаясь, Владимирова поднялась наверх, в канцелярию, и, устроившись за письменным столом, набросала на бумаге текст следующего содержания:
Его Превосходительству министру труда Михаилу Александровичу Лихачу.
Милостивый гражданинъ!
Оказавшись въ тяжкомъ положеніи послѣ бѣгства изъ Совъ-Депіи, смиренно умоляю васъ о матеріальномъ вспомоществованіи сиротѣ и беженице, или хотя бы о предоставленіи достойной работы для старательной и талантливой дѣвицы. Нахожусь на грани голода, и не имѣю никакой иной надежды, кромѣ покровительства и милосердія новаго законнаго Правительства.
Смиренно припадающая къ стопамъ Вашего Превосходительства,
Елизавета Мармеладова.
Уже дописав до конца, Вика пожурила себя за шалость с отсылками к Карамзину и Достоевскому, но переписывать не стала. В конце концов, бумажку эту она вовсе не собиралась предъявлять кому-то из русских, а для томми и так сойдет. Снова спустившись вниз, она обратилась к товарищам:
- Ну, я пошла? Не волнуйтесь, все пройдет как надо. Пусть я и не самая обворожительная барышня этой губернии, но уж заболтать соскучившихся по говорящим языком Диккенса девушкам солдатиков как-нибудь сумею.