- Вот так-то лучше! Наконец-то! Милейший! – крикнула баронесса в спину унтеру, совершенно проигнорировав все угрозы Рауша. – Будет отказываться – надавите, у этого старого diable припрятана заначка. Можете даже сделать ему больно, если будет артачиться!
Повернувшись практически танцевальным па к ротмистру – только полы взметнулись крылами, она продолжила свой ставший таким экспрессивным монолог. Ротмистр мог видеть, как на красивом личике, прежде выражением своим скорее напоминавшим покойника, чем живого человека, серебряной луной взошла улыбка, разогнавшая хмурые тучи. Даже голос девушки стал глубже и чище – словно вернулись те времена, когда Мария Николаевна еще не знала ни тягот бытия, ни пристрастия к зеленому змию, а жила в Петрограде юной светской красавицы, не утруждая себя ничем тяжелее вышивания и чтения и не зная развлечений краше прогулок, конных и водных, и балов.
- Ах, барон! – словно певчая птичка запела. – Вы буквально спасли меня, воскресили, как Лазаря! Ах, проходите, проходите и не будьте таким букой! Никто у вас вашу шашку здесь не отнимет! Снимайте шинель, а я помогу вам стянуть сапоги. Пройдемте-пройдемте, не чинитесь и будьте как дома! - требовательно потянула девушка офицера за собой. – Сейчас выпьем и я вам сыграю шарманную музыку. Ах, я умею, поверьте. А захотите, могу и в карты сыграть. Все, - она кокетливо засмеялась, что только будет угодно вашей уставшей душе. Жаль, конечно, что марафета нет – все было бы тогда просто magnifique!
Константин Александрович наконец в дамскую спальную, совмещенную с гостиной. У занавешенного окна стояла широченная кровать с в беспорядке смятым бельем, в изголовье которой весел черный чулок и какие-то еще кружевные предметы женского гардероба. Зеленый абажур, стоящий на невысоком круглом столике, разгонял тьму и позволял увидеть, как на гладкой полированной поверхности соседствуют женская туфелька на высоком каблучке, потрепанная колода карт, два штофа темного стекла и, внезапно, Библия в тисненном переплете. У стены, прямо под картиной, изображающей какую-то набережную, по которой прогуливались парочки, стояли два полосатых стула, некогда бежевых, а теперь пятнистых от пролитых напитков.
- Я не представляю, о каком золоте вы говорите, mon petit, но Котичек и правда оставил здесь какие-то ящики. – Девушка повела плечами, отчего изумрудный палантин почти сполз, обнажая белую кожу. – Он сказал, что там обмундирование, патроны, пулемет и гранаты на случай, если негодяи с красными бантами вернутся. Они под кроватью лежат, если вам они интереснее меня. Но решайте!
Отлипнув, наконец, от Рауша, она закружила в танце и, облокотившись на стол, запела:
Завяли в вазочке цветы бумажные,
Ругалась верная твоя жена –
Она сказала мне, что я продажная,
Что я гулящая, мне грош цена.
Тем временем скрипнула дверь и показался встревоженный Сальников, сжимающий в одной руке здоровенную початую бутылку мутного пойла, заткнутую обрывком газеты, а в другой – винтовку. Увидев командира, он сиплым напряженным голосом доложил:
- Горцы идут, ваш бродь. Около взвода, может, чуть меньше. Что-делать то? Бой дадим?
Маша перестала петь. Услышав о том, что сейчас, может статься, начнется перестрелка, она даже о выпивке забыла. Баронесса смотрела оленьими глазами на ротмистра, ловя каждое его слово и боясь услышать команду открыть огонь. В памяти ее сразу встали картины разнузданного весеннего Петрограда: картины, которые она все силилась забыть. Но память была немилосердна: лишь алкоголь да кокаин заглушали ее. Неужели теперь кровавая вакханалия пришла и в Архангельск, уродливым ликом злобы стравив на сей раз не чернь и господ, но внеся разлад в защитников Белого Дела?