Сухощавая, похожая на птичью лапу рука дворецкого с синими веревками вен быстро, пока офицер не передумал, метнулась к купюрам, выхватывая их и пряча куда-то за пазуху. Цепкий взгляд скользнул по кошельку, мигом оценил и его качество, и все содержимое и, видимо, остался доволен. Привычно держась к гостям боком, словно те могут передумать и начать бить, привратник с довольной улыбкой закивал, готовый на все, лишь бы услужить щедрым визитерам.
- Конечно, вашбродь! Тут у всех дела не вполне обычные! Но я человек маленький, в них не лезу! – в проникновенном тоне дедка явно читался намек на амурные отношения. – У барей у всех свой подход и свое, эт самое, отношение, а я…
Дернувшись, он прервался, увидев входящих солдат. Кажется, первым желанием его было порскнуть, словно зайцу, куда-то дальше в дом, лишь бы избежать недовольных военных. Но видя, как спокойно реагируют офицеры, и понимая к тому же, что себе дороже встревать в дела, где требуется отряд стрелков, недремлющий цербер маленькой гостиницы продолжил. Правда, на сей раз более торопливо и нервно.
- Были, как есть были, вот вам крест Господень! – закивал дворецкий, мелко и споро крестясь. – Ча-асто были! И при большевиках были, и при нонешнем правлении были. К Маше Николавне все ходили. В основном сами Андрей Александрыч были и Николай Николаич с ними, но заходили и Михаил Саныч, и Володенька молодой. Правда, Михаил Саныча давно видно не было: не знаете, как оне-с там?
Если с первыми двумя помянутыми гостями было все понятно: ими были Берс и Ребиндер, то касательно оставшихся двух персон можно было только предполагать. «Михаил Саныч», судя по всему, был Алдатовым – верным берсовцем, успешно отбрехавшимся от обвинений в краже казны и заодно отрекшимся от своего атамана. «Володенькой» старик, наверное, именовал корнета Лермонтова – самого молодого из офицеров Беломорского отряда.
Тем временем смотритель продолжал дребезжать:
- А вещёв мабуть и было, мабуть и не было: не я один же здесь сижу. Но сменщик мой говорил, значицца, что как-то его сиясьво и его светлость ключи от черного хода брали у него, - голос старика упал до торжественного шепота, каким обыкновенно рассказывают чужие тайны. – будто не хотели, чтобы их увидели. Тады как раз в первом и втором нумерах хранцузы первач отменный хлестали под колбаску и сыр. Колбаска, они нам оставили, вкусная была, а сыр поносный вышел, пропал весь да заплесневел. А они его жрали, крест даю! Мабуть, Андрей Александрыч не хотели, чтобы хранцузы пьяные сами к Маше Николавне ходить стали?
Так что, вашбродь, - привратник заискивающе смотрел на строго Рауша, - не надо никакого обыску, я как есть, все как на духу рассказал да поведал! А комнатка найдется, как же! Извольте, ваш милость, за мной пройтиться, токмо попросите ваших чудо-богатырей не шуметь: людишки-то почивать изволют!
Вскоре все дела были завершены, и перед Константином Александровичем осталась последняя преграда, одетая в неглиже, но от того ничуть не менее проблемная. Оживившаяся было, баронесса снова потеряла всякий интерес к жизни, когда услышала о том, что гости пришли с пустыми руками. Даже упоминание правительственного дела ее не взволновало. Со все тем измученным выражением на милом личике девушка сделала изящный книксен и устало вздохнула:
- Счастлива познакомиться с вами, ваше высокоблагородие. Кажется, мы с вами встречались в Петербурге на зимнем балу. А может и нет. – Мария Николаевна несмело улыбнулась, но глаза смотрели куда-то сквозь Рауша: может, она вспоминала тот бесконечно далекий вечер?
Известие о смерти Берса легло тенью на милое личико. Губы скривились, задрожав от подступающих слез:
- Боже, боже! Кто теперь мне будет дарить подарки! За что же мне такое наказание? – большие глаза баронессы увлажнились. Всхлипнув, она заявила. – Констан, раз вы его убили, мы его место и займете, как честный человек. А пока что я не скажу вам ни слова, и в нумера не пущу! Настаивать вы можете сколько угодно, но это – мой дом, и без приглашения вы сюда не явитесь!
Громкий голосок к концу тирады потух, снова опустившись до тихого шелеста:
- Но если вы принесете шампанского, или пускай даже водки, вы станете желанным гостем в моих владениях. Позволю только напомнить моему будущему, смею надеяться, рыцарю, что я – не кокотка какая-то, и уважаю скорее лилии, чем розы, и скорее жасмин, чем хризантемы. Не смею больше вас задерживать, Констан.