Просмотр сообщения в игре «1918: Архангельские тени»

Молча кивнув на просьбу Вики, Янек ушёл на второй этаж, где была канцелярия профсоюза, а Индриксон с Дедусенко остались в мастерской. Делать было нечего, оставалось только ждать.

— Ну что, господин генерал-губернатор? — спросил Индриксон у опустившегося на ящик Дедусенко. Спросил с таким выражением, мол, «как до жизни-то такой вы докатились, а»?
— Да перестаньте вы, — тоскливо посмотрел на него Дедусенко. — И без вас тошно. Товарищей моих только что расстреляли.
— Может, не расстреляли? — уже серьёзней спросил Индриксон. Дедусенко только молча пожал плечами.
— У вас чай есть? — спросил Дедусенко.
— Найдём, — вздохнул Индриксон.
— Только печку затапливать не надо, — быстро сказал Дедусенко. — Заметят.
— Там спиртовка, не боись, — не оборачиваясь, бросил Индриксон, уже скрывшись в тёмном проёме в чайную.
— Замёрз я как-то… — в пустоту пожаловался генерал-губернатор.

А Вика, усевшаяся на другой ящик, уже чувствовала, как вслед за облегчением от миновавшей опасности подступает тяжёлая дрёма, неизбежная как смена общественно-экономических формаций. Ещё вчера Вика вымоталась так, как только в революционной России, оказалось, можно выматываться: говорят, что Нью-Йорк стремительный город, но куда ему до местной беготни, особенно когда живёшь двойной жизнью. Сперва ночная смена в кафе с гусарящим офицерьём, — чугунные от усталости ноги, комариный звон в ушах от пьяных криков, — освободилась только после обеда, потом ещё пришлось стоять в хвостах за селёдкой и хлебом на ужин, бегать по другим мелким хозяйственным делам, легли с Аней спать только к десяти, а в половине четвёртого уже пожаловали Серж с этим Дедусенкой.

Вика уже дремала, прислонившись спиной к стене деревянных ящиков, когда в мастерскую вернулись Индриксон с Дедусенко со стаканом жидкого чая цвета рыбьего жира — принесли ей.
— Виктория… — с неожиданной заботливостью обратился к ней Дедусенко, — вы бы, может, вон туда легли? — показал он на разложенную Янеком постель у холодной печки.
— Туда не надо, — сказал из-за его спины Индриксон, почти незаметный в холодном сумраке мастерской. — Там обхаркано всё.
— Обхаркано? — не понял Дедусенко.
— Чахотка у него, — пояснил Индриксон.
— У кого?
— У Янека. Он там спал. Чахотка у него.
— А, — протянул Дедусенко и поставил стакан рядом с Викой.

Тянулось ожидание, закрывались глаза, проваливалась сидящая на ящиках Вика в крутящий мутный сон, сквозь который временами сквозила чья-то речь, слышались чьи-то осторожные шаги по скрипящему полу, шипящее чирканье спичкой, тонкий запах табака, а когда открывала глаза, видела, например, сгорбленного Дедусенко с папиросой, грустно заглядывающего в щёлочку штор, или вот слышался стук шагов по лестнице, а потом в проёме двери появлялась долговязая фигура Янека. «Кто-то идёт, — говорил Янек. — Шенщина», — но, судя по спокойному голосу подпольщика и по торопливому звуку шагов, очевидно проходящих мимо, беспокоиться было не о чем, и Вика снова закрывала глаза. «У него чахотка, а мы тут дышим этим», — бурчал в стороне голос Дедусенко, мелко звенел ложечкой о стакан Индриксон, дробно колотились капли об отлив окна, временами сверху доносился кашель Янека. Снова наплывал сон, — выспаться было важно, с утра будет не до сна, утром нужно будет поднимать пролетариат на стачку. Стачка, стачка, первая в жизни стачка: митинги, прокламации, профсоюзы — нужно было спать, но и не думать об этом всём не получалось, и налезало во сне одно на другое: лесопромышленники, транспортники, строители, железнодорожники.

Что вообще Вика знала о местных профсоюзах? Не так уж мало знала, успела войти в курс дел (как сейчас говорили) за месяц в Архангельске, можно было делать выводы.

Ситуация с профсоюзами


Глухо забрехал во дворе знакомый пёс, вскочил с места Дедусенко, у косяка сеней занял место с фонариком и наганом Индриксон, застучали по лестнице сапоги Янека. «Вроде свои! Один!» — громким шёпотом сообщил Янек, и действительно — на сдавленный оклик «Стой!» Индриксона откликнулся знакомый картавый голос: «Гриша это. Не стреляй, Андрюша».

Это был Григорий Юрченков, человек, Вике хорошо знакомый. Собственно, благодаря Юрченкову-то она и вышла на подполье в августе: по случайности ехала с ним на одном пароходе в Архангельск, он-то Вику и свёл с Теснановым и остальными. Юрченков был человек, что называется, непримечательный: тридцатилетний мужчина, среднего роста, худощавый, безусый, со стрижкой ёжиком, весь какой-то сероватый на лицо, он одинаково походил и на рабочего, и на крестьянина-отходника, и на полуинтеллигентного служащего. В революции Юрченков был давно — ещё подростком видел Кровавое воскресенье в Питере, распространял литературу во время службы на флоте, потом дезертировал и с тех пор (с 1909 года!) жил без паспорта, на нелегальном положении — батрачил, мотался между Архангельском и Питером, выполнял партийные поручения и, что интересно, ни разу за это время не попался. Видно, что к подпольной жизни он привык, как, бывает, привыкает каторжник к своей каторге и, освобождаясь, грабит ближайшую лавку лишь чтобы вернуться на привычные нары. Сейчас Юрченков жил в Кузнечихе, пригороде Архангельска, — разумеется, без документов. Он работал маляром в артели профсоюза строителей и был ближайшим помощником Прокушева, руководителя профсоюза строителей.

— Нюрка зашла, — коротко пояснил Юрченков, оглядывая собравшихся. — Она дальше пошла наших собирать. Начальнику сообщили уже, он идёт.
— Начальнику? — переспросил Индриксон.
— Начальнику, начальнику, — с нажимом ответил Юрченков. — Он просил не трепаться перед этим вашим… — указал он на сидящего у окна Дедусенко. — А ты что, правда Дедусенко?
— Собственной персоной, — скорбно сказал генерал-губернатор, подозрительно оглядывая вошедшего.
— Собственной перцовой, — повторил за ним Юрченков и оглянулся по сторонам. — Чаи тут гоняете. А пожрать есть чего?
— Найдём, — зевнув, поднялся с ящика Индриксон. — Хлеб должен быть.

Индриксон с Юрченковым удалились в чайную, и снова потянулось ожидание.

4:55
За окном стоял уже призрачный предрассветный час: небо пепельно просерело, с веток надрывно орали вороны. Дедусенко спал за верстаком, уронив голову на сложенные руки, Индриксон с Юрченковым о чём-то тихо беседовали в стороне. Снова залаял пёс, снова встал ко входу в сени Индриксон — и на этот раз в сенях показался Серж.

— Гриша, Андрей, привет, — возбуждённо поздоровался с товарищами подпольщик, оглядывая мастерскую. — Так, губернатор здесь, отлично. Вставайте, губернатор! — Серж затряс Дедусенко за плечо.
— Что такое? — поднял голову Дедусенко.
— Губернатор, подъём! — повторил Серж.
— Меня Яков Тимофеевич зовут, — недовольно сказал Дедусенко.
— Это неважно. В общем, сейчас вам нужно… так, Андрей, чайная свободна?

В этот момент по лестнице со второго этажа спустился Янек.
— Серж! — поприветствовал он товарища.
— А, Янек, привет. Чайная свободна, спрашиваю?
— Свободна, а что?
— Так, губернатор, вам туда. Вставайте, пойдёмте.
— Зачем? — не понял Дедусенко.
— Так надо. Ей-богу, губернатор, не вынуждайте, как родного вас прошу. Раз надо, значит, надо.
— Как родного… — фыркнул Дедусенко, поднимаясь. — Секретничать будете, ясно.
— Пойдёмте, пойдёмте… Янек, последишь за ним?

Дедусенко вместе с Янеком удалились в чайную, Серж выглянул в сени и лишь затем на пороге мастерской появился Карл Иоганнович Теснанов — полный, в галошах, с мокрым зонтиком, в бежевом плаще и шляпе он больше походил не на большевика-подпольщика, а на доктора, тем более что и вошёл, оглядывая собравшихся, с таким видом, будто сейчас спросит, где больной.

— Он в чайной, — быстро ответил на невысказанный вопрос Серж. — Вас не видел.

Теснанов кивнул.
— Так, так, — одышливо присвистывая, сказал Теснанов. — Вика, Андрей, Гриша.
— Янек с ним, — быстро добавил Серж.
— И Янек. Так, так, — повторил Теснанов. — Бечина ещё нет, значит? Первый вопрос, товарищи, важный вопрос: он знает, что мы большевики? Так, значит, знает. Тогда второй вопрос: никто не упоминал перед ним моё имя?
— Я точно нет, — уверенно сказал Серж. Индриксон отрицательно помотал головой, Юрченков промолчал.
— Хорошо, хорошо, — кивнул Теснанов. — Прокушева упоминали? Нет? Хорошо. О вас он что знает? По именам вы друг друга называли? Плохо. А по фамилиям? Ну хоть это хорошо. Не забывайте, наша организация на подпольном положении, провал для нас значит расстрел. Имейте в виду, товарищи, — Теснанов понизил голос, будто опасаясь, что Дедусенко сможет его услышать. — если Дедусенко узнает, что главы наших профсоюзов большевики, выйти от нас он сможет только одним способом — вперёд ногами, в мешке.

Все примолкли. Было видно, Теснанов не шутил. А ведь фамилия Теснанова упоминалась в присутствии Дедусенко — вдруг вспомнила Вика. Когда они ночью вылезали из их комнаты через окно, Серж спросил, куда им идти сперва, и Аня ответила — «к Теснанову».